Крым

Помрачение Лемехова продолжалось. Это было похоже на то, когда в юности он старался представить две параллельные линии, которые пересекались в бесконечности. Из этой аксиомы проистекала пугающая геометрия мира, безумная математика жизни, где все перевертывалось, имело иные очертания, иные имена и формы, иные понятия и смыслы. Этот изуродованный потусторонний мир существовал рядом с привычным, был отделен двумя хрупкими параллельными линиями, которые сходились в точке его сумасшествия.

– Кто вы? Зачем вы спилили дерево?

– Не считайте меня агентом ЦРУ. МОССАД, Ми-6, БНД – это тоже не я. К масонам не имею никакого отношения. Я – не из «Рэндкорпорейшн», не из финансово-промышленных групп или транснациональных корпораций. «Бильденбергский клуб» или «Трехсторонняя комиссия» – не моя стихия. Все эти сообщества не для меня. Я – пушкинист, как вы однажды меня определили. Я специалист по глубинам русского сознания. Пушкин помогает мне проникнуть в эти глубины, а постижение этих глубин открывает мне путь в Царствие Небесное. Там я гуляю в райских садах вместе с русскими мучениками, героями и святыми. Я – специалист по русской святости.

Глаза Верхоустина смотрели ярко и лучезарно, словно их лазурь была добыта в райских странствиях.

– Кто вы? – беспомощно повторил Лемехов.

– Я специалист по России, той, которая именует себя Святой Русью и мнит себя правопреемницей Царствия Небесного.

– Вы враг России?

Лемехову казалось, что его разум рассечен и разбросан по разным углам Вселенной. Целостная картина мира отсутствовала, и это вызывало страдание. Он силится соединить рассеченный разум, чтобы возникла целостная картина мира. Отсеченные части разума начинали слетаться в фокус, готовые сложиться в единство, но промахивались и вновь разлетались, продлевая безумие.

– Вы враг России? – повторил чуть слышно Лемехов. – Почему?

– Видите ли, все началось с молитвы, которую Иисус завещал нам и которую человечество повторяет уже две тысячи лет. «Отче наш, сущий на небесех, да святится Имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, как на небе, так и на земле».

В этих молитвенных словах Иисус призывает людей строить Царствие Небесное у себя, на земле, и только русский народ, единственный из всех земных народов, воспринял этот завет Господа буквально. Строит это царство в России. Святая Русь времен Сергия Радонежского – это праобраз Рая Небесного на Русской земле. Учение старца Филофея о «Москве – третьем Риме» – это теория о Русском государстве, которое низводит небо на землю, созиждет Земной Рай. Патриарх Никон построил под Москвой Новый Иерусалим, чтобы именно сюда снизошел Христос и превратил Россию в Райское царство. Иосиф Сталин строил в России райское царство, огромный красный монастырь, населенный святым народом. Все эти стремления каждый раз разбивались о твердыню Запада, который не желал трактовать буквально молитву «Отче наш» и откладывал Царствие Небесное на потом. Он рассматривал Россию как великую для себя укоризну, великое искушение, уводящее человечество в несбыточную утопию. И Запад во все века насылал на Россию нашествия, чтобы не слышать этот укор, устранить искушение. Запад разрушил Святую Русь времен Рюриковичей, погрузив Россию в смуту. Запад разрушил православную империю Романовых, учинив Февральскую революцию. Запад уничтожил Советский Союз, приведя в Кремль своих исповедников. Но тайными силами мироздания, божественной волей Того, кто подарил людям молитву «Отче наш» и сделал русский народ народом-молитвенником, каждый раз Россия возрождалась из пепла и вновь приступала к построению Рая Земного. Вот почему я здесь, в России, и почему я спилил древо. Вам понятно, Евгений Константинович?

– Нет, – едва слышно ответил Лемехов.

Ему хотелось скрыться, исчезнуть, вернуться туда, где его не было, где он был каплей живой материи, безымянной молекулой, пучком световых лучей. Ему хотелось укрыться в той перламутровой пуговице, которую так любил рассматривать в детстве, представляя, как сияет она на платье прабабки, когда та садится в коляску, и мелькают мещанские домики, купеческие лабазы, палисадники с золотыми шарами. Хотелось слиться с переливами перламутра, спрятаться в раковине, которая лежала когда-то на дне чудесного моря, среди зеленоватых лучей. Но Верхоустин не отпускал от себя, мучил жестокими фантазиями.