Крым 1942

Антюфеев, до того сжимавший задетое вскользь плечо, волевым усилием заставляет себя схватить бидон с водой, а Беридзе молча поднимает цинк с патронами, до того носимый товарищем. Все вместе мы выбираемся из воронки под мерзкий свист мин, ложащихся все ближе к нам, и вытаскиваем за собой пулемет.

– Быстрее! Вот то укрытие!

«Сто один, сто два, сто три»… На третьей секунде я ныряю в воронку вместе с расчетом, позади гремит очередной взрыв, каким-то чудом не зацепивший никого из нас. Указав на ранение Гриши, коротко бросаю бойцу:

– Перебинтуй плечо! А после начинай набивать ленты!

После чего разворачиваюсь к немного ошалевшему от всего происходящего грузину.

– Сейчас ставим щиток, потом поможешь поднять «максим» наверх и придержишь ленту вместо Антюфеева. Готов?

Георгий молча кивает, но взгляд его чуть проясняется. Смерть прошла рядом, но бой не окончен, многое еще может случиться… Однако нам остается лишь покрепче сжать зубы и продолжить воевать.

Выбрав в качестве цели ближний ко мне МГ, первым попавший в поле зрения, даю пристрелочную очередь. Огонь машингевера тут же обрывается, но не потому, что я попал: по всей видимости, расчет принял решение сменить позицию, как только рядом засвистели пули «максима». Что же, разумно, а вот на моем пулемете скрестились трассеры сразу двух МГ-34.

Звонко звякнул щиток, раз и другой, защитив от гибельного свинца; массивный станкач тряхнуло от нескольких попаданий по стволу. Вместе с Беридзе мы с трудом стащили «максим» вниз, спасая пулемет от необратимых повреждений и спасаясь сами. Впрочем, кожух и так продырявлен в трех местах; из пулевых отверстий весело бежит вода.

– Три-четыре очереди после заправки, и шабаш.

От слов Антюфеева, произнесенных мрачным, каким-то безжизненным голосом, становится не по себе. Но пулеметчик однозначно прав – большая часть воды сольется из поврежденного кожуха уже сейчас, а после заправки из бидона станкач проработает минуты три от силы. Причем пытаться вновь взвалить «максим» на край воронки довольно глупо, фрицы пристрелялись к нам и тут же добьют и так поврежденный пулемет. Сменить позицию? Быстро и скрытно не сможем, тут минусы устаревшего станкача работают против нас в полной мере, фрицы заметят расчет и расстреляют на хрен! Минуту я лихорадочно обдумываю сложившуюся ситуацию, одновременно вслушиваясь в грохот взрывающихся чуть позади мин. Очевидно, враг перенес огонь на залегшие штурмовые группы, медленно, но верно выбивая бойцов…

– Так, товарищи, слушайте и запоминайте. Я сейчас ползу за трофейным МГ, он в окопе у Сидорова остался, вроде неповрежденный. Открываю огонь по немцам, бившим в нашу сторону; как только очереди мои услышите, заправляйте кожух последней водой, поднимайте «максим» и давите этих тварей! Хотя бы один расчет чтоб заткнули, иначе гансы нас на этом поле и оставят! Все понятно?

Бойцы синхронно кивнули, и я, напоследок ободряюще улыбнувшись парням и четко проговорив «с Богом!», перебросил тело через бровку воронки и стремительно пополз к позиции погибшего пулеметчика, принявшего и бой, и смерть в одиночку. Лишь бы не повторить его судьбу…

Минометный огонь врага смещается в стороны от моей роты – видимо, атакующие цепями соседи продвинулись достаточно далеко к позициям немцев, чтобы обратить на себя внимание. Мне же лучше, теперь основная опасность – это точные очереди фашистских машингеверов, способных перерубить мое тело длинной очередью. Но, видать, немцы не заметили меня или посчитали не столь перспективной целью, сосредоточив огонь на бешено огрызающихся расчетах ручных «дегтяревых». Так что до воронки с погибшим пулеметчиком Сидоровым я добираюсь сравнительно спокойно (если не считать пары легших довольно близко очередей) и довольно быстро, всего минуты за три.

Наконец, я заползаю внутрь укрытия, на последних секундах отчаянно ускорившись, буквально почуяв опасность со спины. В итоге веер пуль взрезал землю всего в десятке сантиметров от тела, а я рывком перевалился через край воронки, чтобы скатиться прямо к погибшему товарищу с разбитым вражеской очередью лицом. Один глаз парня выбило, другой остался широко и неверяще открыт, будто боец так и не поверил в собственную смерть… Зараза! Отвратительное, ломающее волю зрелище, заставившее меня потерять несколько лишних секунд, пялясь на павшего товарища. Наконец, с силой сжав зубы, я заставил себя встать и потянуться к трофейному машингеверу.

Ну, уроды, сейчас я вам устрою…