Крым. Большой исторический путеводитель

Действительно, военная учеба проходила преимущественно с прицелом на смотры и парады. Подготовленная в манеже конница демонстрировала чудеса выездки, но в чистом поле могла действовать только по старинке, да и этому училась не часто. Стрельбы проводились реже, чем следовало бы. Ружья зачастую намеренно развинчивались: от этого на смотрах раздавался особенно эффектный лязг при выполнении команды «К ноге!». Ни пехота, ни кавалерия, ни артиллерия не осваивали новые приемы взаимодействия, не учились действовать по обстановке, оперативно перестраиваться, как того требовали еще Румянцев и Суворов. Грубый солдафон Аракчеев, как потом оказалось, поддерживал вверенную ему артиллерию на достаточно хорошем техническом уровне, но его времена давно прошли. И ружья, и орудия были устарелых образцов, гладкоствольные, а потому обеспечивали дальность и точность стрельбы гораздо худшие, чем были в передовых армиях. Винтовок было очень мало, да и то это были в основном заряжающиеся с дула штуцеры, скорострельность которых была невелика. Во флоте – пароходов было в лучшем случае треть от общего числа боевых кораблей, хотя адмирал Корнилов еще в 1846 г. был откомандирован в Англию наблюдать за постройкой пароходов для Черноморского флота. В английском флоте парусников уже почти не было, во французском донашивались последние. Турки и то успели обзавестись немалым числом паровых судов – им теперь в Европе шли навстречу.

Отношения в армии отражали российскую действительность: преобладали патриархальность и сословная рознь. Чинопочитание во вред требовательности, придирки по мелочам, снисходительность, закрывание глаз – когда не надо, кумовство, право на «выказывание ндрава» вплоть до самодурства. Пьянство – это как повелось. Офицерский корпус оставлял желать лучшего: кадетские корпуса обеспечивали только треть его состава, едва хватало на гвардию и другие привилегированные части. Большинство остальных поступало с гражданской службы, сдав несложный экзамен: например, когда молодой человек вдруг задумывался о правильности жизненного выбора, заметив восхищенный девичий взгляд, устремленный на красивый мундир.

Отношения между офицерами и нижними чинами в николаевское время русская демократическая литература изрядно демонизировала. Откровенная жестокость редко находила себе место, это признавал даже Салтыков-Щедрин. Считалось за правило: если наказывать, то только за дело, «по-отечески». Хотя и «по-отечески», случалось, забивали до смерти – но в таких случаях неизбежно было строгое расследование. В ходу были зуботычины, срывание злости – но они были обычным делом во всех слоях общества, тем более в низших, откуда и приходил рядовой состав русской армии.

Офицер должен был быть «отцом-командиром», но это было на манер заботливого барина-отца. Снисходительная доброта редко допускала доверительный разговор по душам – слишком велика была сословная дистанция; отсюда излишняя строгость в строю, требование беспрекословного повиновения – что не способствовало развитию инициативы. «Человеческий материал» по рекрутскому набору поступал далеко не самый лучший: рекрутов поставляла сельская община или барин, а они неохотно расставались с хорошими работниками. В деревнях сызмальства подкармливали сирот, «чтобы в зачет в солдатчину отдать», а барин старался избавиться от проштрафившихся или никчемных.

Где патриархальность, кумовство – там неизбежны злоупотребления, а то и откровенное воровство. Отсюда нередко недостаточное питание, гнилая амуниция. Командование полком зачастую считалось таким же благопристойным источником доходов, как владение поместьем.

Но русский народ только тем и выжил, что всегда умел схватывать на лету, учиться в бою. Хоть и платил за это немалой кровью. А вообще-то, если все вышеперечисленное имело место быть, это вовсе не значит, что так было везде и всегда.

* * *

Вступив с Россией в войну, которую потом назвали Восточной, или Крымской, или Севастопольской, первый удар союзники нанесли не по Севастополю и даже не по Крыму, а по Одессе. Удар это был не только подлый, но и кощунственный. Город был обстрелян с моря в Страстную пятницу. Как раз во время выноса Плащаницы граната взорвалась возле городского собора, и епископ Иннокентий устремил взор в направлении вражеских кораблей и предал нападавших проклятью. Никто из православных не дрогнул духом, все продолжали соучаствовать церковной службе.

Вскоре множество судов появилось у крымских берегов, в районе Евпатории, и там началась высадка десанта. Союзники не встретили никакого противодействия: командовавший русскими войсками в Крыму А. С. Меншиков (знакомый нам по своему визиту к султану) оставил тамошние берега незащищенными, а осведомителей у врага, надо думать, хватало.