Крымская пленница

Он шел по дороге, постепенно ускоряясь, приходя в чувство. Часть пути даже пробежал, вернул себе форму. Не все так плохо, как казалось. Памятная скала теперь была справа. Возвышалась на фоне загадочного крымского неба. Глеб ушел с дороги, начал осваивать каменистую местность. Скала торчала, как минарет, словно издевалась. Он погрузился в овраг, а когда тот сгладился, местность изменилась, подросла трава, стали появляться деревья — хвойные, небольшие, с толстыми извилистыми ветвями и плоскими, как будто срезанными бритвой, вершинами. Деревья сбегали по склону, на который он карабкался. Нюх еще остался — до него доносился слабый запах дыма, какая-то остаточная гарь. Он поднялся на покатую вершину, а дальше полз, прижимаясь к земле. Лес расступился, где-то поблизости журчал ручеек, и с приближением к нему журчание делалось громче. Запах продуктов сгорания тоже усилился.

Противник расположился на ночлег в седловине между холмами, на небольшой поляне. Сидевший у костра мужчина поднял голову, уловив шум. Костер был символическим — горели всего две толстые ветки. Когда они прогорали, «дневальный» укладывал сверху еще парочку. Он сидел, скрестив ноги по-турецки, перебирал заготовленные для костра ветки. По снулой физиономии рядового Волошина сновали угрюмые тени. Глеб застыл в траве, затаив дыхание. Волошин определенно что-то услышал, навострил уши. Физиономия из снулой превратилась в хищную. Он привстал, забегал глазами по окрестностям. Крупная ночная птица шумно взлетела с ветки, подалась, махая крыльями, к распадку, и Волошин, расслабившись, вернулся к своему занятию. Через минуту он снова впал в безразличное полусонное состояние…

За спиной Волошина валялись какие-то коряги, фляжка с водой, целлофановые пакеты, окровавленные бинты. Стоянка была довольно компактной. Люди спали, подстелив под себя еловые лапы. Анюта лежала справа от дневального. Начни она шевелиться, он бы сразу заметил. Но девушка не шевелилась, спала. Она лежала спиной к костру, подтянув колени к подбородку. Худенькая, беззащитная. Волосы слиплись, висели паклей. Диверсанты сжалились над девушкой — руки, ранее связанные за спиной, теперь были связаны впереди, и она зажала их между коленями. Сняли «наклейку» со рта — видимо, до первого предупреждения. Возможно, даже накормили. Все правильно, она нужна им живая и здоровая, способная передвигаться. Дальше в низине спали остальные, обняв автоматы. Лежали грамотно — вразброс, одной очередью всех не кончишь. Завалишь одного-другого — остальные всполошатся и укроются. Не надо прыгать выше головы, всему свое время…

Волошин не спал, но погружался в какую-то дремотную прострацию. Он подался вперед, оперся обеими руками на ствол автомата. Глеб пополз в обход, съехал в низину, снова затаился. Теперь диверсант находился почти сзади, выделялся его профиль, рыхлый подбородок. Он ничего не чувствовал, хотя в принципе мог бы обернуться… Наверное, все же уснул, но кто его знает. Мамку с папкой вспоминает или свою девушку? Ведь даже у полных отморозков должны быть матери, отцы, девушки, может, даже дети — не дай господь, конечно…

Добротную корягу у Волошина за спиной Глеб заприметил давно. Жечь такую не стали бы, но зачем-то принесли. Массивная, почти бескорая, полметра длиной, унизанная короткими сучками. Готовая палица — холодное оружие ударно-раздробляющего действия… Он, как призрак, вырос у Волошина за спиной, одновременно занеся корягу, у которой один конец был тоньше другого и служил идеальной рукояткой. Волошин вздрогнул, сладко зевнул. Удар по затылку был страшен — со всего размаха, с мощным выбросом энергии! Ствол автомата, на который опирался диверсант, пробил ему подбородок, застрял во рту среди сломанных зубов. Треснул череп, и коряга осталась в нем, вдавившись сучками. Он повалился лицом в костер, даже не успев обмозговать незатейливую мысль, что настал его час. Разлетелись искры, мертвец зарылся носом в золу. Глеб опустился на колени, вытащил из его головы автомат и распрямился.