Крымская весна. «КВ-9» против танков Манштейна

Теперь ехали практически без остановок – нагоняли потерянное время. Паровоз бодро тащил эшелон в сторону Черного моря.

Зайти к Петру у Ивана не получилось – дежурил за пулеметом. Но он не особо расстроился: все, что нужно, уже узнал. О родных, о Наталье… А просто так сидеть и трепаться – это не в его правилах, дед Тимофей всегда говорил: «Языку – минута, делу – час». Вот и не привык Иван тратить время попусту. К тому же дежурство неплохо отвлекало от мрачных мыслей. О доме, о несостоявшейся любви…

Ночью, когда совсем стемнело, экипаж сел ужинать. Дежурил Денис Губин. Он, не особо мудрствуя, сварил в котелке картошку. «Буржуйка» в вагоне работала отлично, все было готово за двадцать минут. Просто и дешево, и главное – вкусно. Картошку Денис выменял у бабок на Лихой, пока стояли. Да еще малосольных огурчиков и укропчика прихватил – для гарнира…

Конечно, у экипажа имелись свои продукты – их выдали по норме (и пшенку, и сало, и сухари, и даже тушенку), но их решили пока не трогать – кто знает, когда еще пополним… Был приличный запас табака – взяли на пятерых, а дымили в основном трое: Виктор Михайлович, Стрелков и Иван. Капитан Вальцев только иногда баловался, а Денис Губин не курил вовсе. Поэтому часть папирос пустили на обмен – женщины охотно давали за них картошку, соленые огурцы и помидоры, первую зелень. После долгой и голодной ленинградской зимы было особенно вкусно.

После скромного ужина сразу завалились спать – поздно уже, а завтра рано вставать: поезд в пять утра приходит в Тамань, надо будет готовиться к переправе…

Ивану не спалось, он ворочался на жесткой деревянной полке, несколько раз выходил курить (босиком, без сапог – чтобы не будить товарищей). И смолил в тамбуре папиросу за папиросой. В вагоне было жарко, не продохнуть, окна плотно зашторены – светомаскировка, лишь из приоткрытой двери чуть тянуло свежим ночным ветерком…

К Ивану подошел капитан Вальцев.

– Что, Ваня, не спится?

Меньшов пожал плечами – сами видите, товарищ капитан. Вальцев понимающе кивнул:

– Да, меня тоже сон не берет. Душно очень… А я люблю свежий ветер и простор – чтобы в лицо. Как у нас в Ленинграде: бывало, выйдешь на Неву – такая красота! Зимний дворец, Васильевский остров, Петропавловка, Адмиралтейство… Совсем как у Пушкина: «Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, стройный вид, Невы державное теченье, береговой ее гранит…»

Иван кивнул:

– Учительница в школе нам тоже Пушкина читала. Я даже запомнил: «И светла адмиралтейская игла…»

– Теперь уже не светла, – тихо вздохнул капитан Вальцев, – закрасили ее, чтобы не блестела и немцам цель не указывала. Весь город, сволочи, разбомбили, даже в Эрмитаж фугас попал. А еще – в Русский музей, Кунсткамеру, Летний сад… О школах и жилых домах даже не говорю… Ладно, они нам за все ответят, дай только срок!

– У вас там родные остались? – с сочувствием спросил Меньшов.

– Нет, – покачал головой Вальцев, – я сам из-под Энгельса, это на Волге, а в Ленинграде работал. Жениться не успел, да и желания особого не было – все на службе, так что у меня никого нет. А вот у Виктора Михайловича и Дениса – есть, они оба – ленинградцы. И семьи их пока не эвакуировали…

Иван понимающе кивнул – жителям блокадного города зимой пришлось очень тяжело. Слышал и про голод, и про артобстрелы, и про ночные бомбежки… Но Ленинград все равно жил и сражался, а это главное.

– Пошли все же спать, – сказал Вальцев, – завтра вставать рано. Переправимся в Керчь, и, считай, уже на фронте. Тогда отдыхать будет некогда. Так что пользуйся моментом, набирайся сил, пока есть такая возможность.

Иван выбросил окурок в приоткрытую дверь тамбура и пошел в вагон. Действительно, надо поспать… А то завтра будешь вялым, какой из тебя тогда боец!

* * *

«Над Таманью тучи худят хмуро…» – вполголоса напевал про себя капитан Вальцев, наблюдая за тем, как происходит погрузка на баржу. Действительно, погода стояла ненастная, тучи плотно затянули небо, дул резкий, пронизывающий ветер, а временами начинался мелкий моросящий дождик.

Но это было как раз на руку тем, кто собирался переправляться в Керчь. «Юнкерсы» не летают, можно не опасаться ударов с воздуха. А при пересечении пролива главную опасность представляли именно немецкие бомбардировщики, главные потери были от них. «Лаптежники» постоянно висели над водой, нещадно бомбили суда, перевозившие на другой берег бронетехнику, пушки, припасы, людей и лошадей.

Буксиры, неповоротливые баржи, шхуны, баркасы и тихоходные рыболовецкие сейнеры почти не имели зенитного прикрытия – конечно, если не считать сдвоенных «максимов» на корме. И то – не у всех. И что могли сделать эти пулеметы против быстрых Ю-87?

«Лаптежники» появлялись всегда внезапно и, как правило, целой стаей – не менее восьми-девяти самолетов. Выискивали цель, становились в круг и пикировали по очереди, скидывая вниз смертоносный груз. И достаточно было одной бомбы, чтобы перегруженное людьми и техникой плавсредство пошло на дно…