На оснащение «Улисса» ушла лишняя неделя. Как ни оборотист Капитанаки, а подготовить и оснастить для серьезного похода судно с сотней без малого душ на борту - задачка не из рядовых. Вчера вечером пили отвальную; в кают-компании собрались, кроме боевых пловцов, казачки и кое-кто из греков. Пришел и Лютйоганн; немец занял приличествующее его должности место во главе стола, но когда появились здоровенные бутыли с мутной греческой виноградной самогонкой «цикудья» - перебрался на обшарпанный диванчик, под иллюминатор и взирал оттуда на веселье круглыми, слегка выпученными глазами.
Появилась гитара - ее приобрел в Одессе главный отрядный бард, Вий. Пели про Чечню, про Афган. Казачки поначалу удивлялись, но услыхав знакомые слова - «аул», «басмач», «караван», - стали подтягивать, а потом взяли инициативу в свои руки.
Белых ожидал сугубо казачьего репертуара, что-нибудь вроде «Ой, да не вечер, да не вечер...», и был изрядно удивлен, когда Тюрморезов затянул песню, вполне подходящую к их положению:
***
***
Тут уж смолчать было никак нельзя: капитан-лейтенант отобрал у Вия гитару и порадовал публику «пиратскими» песнями старого, еще советского КСП. Пошли они на ура - даже Фро, появившаяся в кают-компании под занавес веселья, поаплодировала бравому каплею: «Я знала, что вы - романтик, мон шер. Но откуда эти стихи, никогда их не слышала? Есть в них что-то от сэра Вальтера Скотта...»
***
***
Засиделись за полночь, а уже в пол-пятого дребезжащий колокол на шканцах «Улисса» подал сигнал к отплытию. Вельбот - вообще-то, обычная шаланда с меланхоличным греком на веслах - высадил провожающих у подножия Ришельевской лестницы. На кормовом флагштоке заполоскал знакомый триколор, флаг русского торгового флота, к которому отныне принадлежал и «партикулярный
II
«24 сентября. Ну вот я и получил свое первое боевое ранение. Дай Бог, чтобы и последнее, хотя что-то не верится. Не та жизнь светит нам в обозримом будущем. Шутки шутками, а не вспомни я вовремя об индивидуальной аптечке (в первый день «попаданства» я позаимствовал ее из аварийного контейнера, да так и таскал с собой), - дело могло бы обернуться куда печальнее. Эссен говорит - я уже хрипел, даже глаза закатывались, он уж и отходную стал припоминать...
Что ж, все хорошо, что хорошо кончается. Грех жаловаться, не всякий раненый удостаивается чести быть осмотренным самим Пироговым. А мне свезло. Патриарх военно-полевой медицины побывал в медпункте «Адаманта», и над было видеть, какими глазами смотрел он на нашего доктора-старлея! Внимал ему, словно Моисей горящему терновому кусту. Полтора с лишним века развития медицины и биологии - это серьезно.
А вот в случае с Груздевым блеснуть не удалось, профессор до сих пор в коме. Из беседы медиков (по большей части, на латыни), я понял одно: медицина, что двадцать первого, что девятнадцатого веков в этом случае бессильна. Корабельный врач в растерянности, уверяет, что клиническая картина какая-то неправильная и, если верить приборам, профессор давно должен оставить этот мир. Однако - он жив, и обходится без помощи всяческих искусственных легких и прочих хитроумных устройств...
Зря все-таки Дрон отмахивается от тех «лиловых молний», зря. Это я о том, что случилось с профом в момент переноса. Чуйка мне вещует: не просто это все, ох как не просто...
А пока - приходится смириться с тем, что мы все - и пришельцы из 2016-го года и наши невольные попутчики - застряли здесь надолго. Валя Рогачев, навестивший меня вместе с Дроном, признался, что оставил попытки обойти профессорские пароли. Не его уровень - а раз так, возвращение нам не светит. Во всяком случае - пока, а там, как говорится, будем посмотреть...
Вчера Кременецкий и Фомченко представлялись севастопольскому начальству. Сопровождал их Зарин - не прощу себе, что пропустил такое событие!