Крымская война. Попутчики

Рогачев неуверенно оглянулся на Андрея. Тот незаметно сделал успокаивающий жест - не тушуйся, все путем.

- Увы, товарищ генерал-лейтенант, без предположений обойтись трудно. У нас были всего сутки, чтобы изучить данные с груздевского оборудования, и товарищ Рогачев высказал гипотезу, что...

- Вот раз он высказал - пусть и докладывает! - перебил Андрея Фомченко. - Только коротко и ясно!

- Коротко...хм... - помялся инженер. - Если совсем коротко: профиль энергетических колебаний в момент срабатывания Пробоя указывает на то, что мы в 1854-м году. Но вот с захваченной массой не все понятно.

- Теоретически, временной интервал связан с массой перемещаемых во времени. - подхватил Андрей. - Раз мы оказались там, куда собирались попасть - то и перенесенная масса должна быть та, на которую изначально настраивалась аппаратура «Пробоя».

- Это я и хотел сказать! - закивал Рогачев. - Видите ли, «Адамант» куда меньше кораблей экспедиции. Когда его втянуло в Воронку, сработало нечто вроде закона сохранения: по дороге мы как бы зацепили что-то еще, уравняв соотношение «масса-время».

- И это «что-то еще» - немецкая подводная лодка? - поднял брови кавторанг. - Не сходится. Мы - семьсот сорок тонн водоизмещения, субмарина еще полтораста...

- Сто двадцать восемь, - вставил Андрей.

- Тем более! Один БДК четыре четыреста в перегрузе, не считая «Помора»! Не получается, товарищ инженер!

- Это если лодка была одна. - ответил Рогачев. - А если нет?

- Хотите сказать... - насупился Фомченко, - что эта ваша гребаная Воронка могла захватить из шестнадцатого года еще один корабль?

- Другого объяснения не вижу, товарищ генерал-лейтенант. Воронка перехода накрыла круг диаметром максимум, мили в полторы, а значит...

- Еще одна лодка?

- Это вряд ли, - покачал головой Андрей. - Черное море - не Атлантика, тут немцы волчьими стаями не ходили. Вряд ли в этот круг могли попасть сразу две субмарины.

- А если пароход? - спросил Кременецкий. - Немцы частенько всплывали и топили торгашей артиллерией. Или подрывными зарядами.

- В принципе, реально. Хотя, чтобы вот так совпало... нет, не думаю. Маловероятно.

Фомченко смял папиросу, обсыпав столешницу крошками табака.

- Ладно, со временем определились. Предлагаю двигаться к востоку вдоль берега, пока ситуация не прояснится. Или вглубь суши заглянуть, как предлагает товарищ... вот он. - генерал мотнул головой в лехину сторону. - Если мы в 1854-м, то бояться нечего, противников у нас нет.

- У турецкого берега должно быть полно мелких суденышек. - вставил Андрей, - Обнаружим с «Горизонта», догоним, расспросим...

- Решено! - повеселел Фомченко. - Будем брать языка.

- Взять-то можно. - покачал головой Кременецкий. - Поймать каботажника, всего делов... А вот с расспросами... кто-нибудь знает турецкий?

Повисла неловкая пауза.

- Ничего... - крякнул генерал. - Жить захотят - все расскажут. Мне вот куда интереснее, откуда взялись эти ваши, Рогачев, радиопередачи. Кстати, расшифровывать не пробовали?

Инженер развел руками.

- У меня нет шифровальщика. - торопливо вставил командир «Адаманта». - На пээскаэр по штату не положен, как и переводчик.

- Не положено ему... - брюзгливо буркнул Фомченко. - А в прошлое кататься тебе по штату положено? Раз приказано расшифровать - исполнить и доложить, а про штаты дома будешь рассуждать. Если вернешься. Все ясно?

II

Из книги Уильяма Гаррета

«Два года в русском плену.

Крымская эпопея»

«Мне, как и моим товарищам по несчастью, и раньше доводилось встречать русских морских офицеров. Их мундиры хорошо нам знакомы; они мало отличаются от формы, принятой во флоте Ее Величества. А вот облик тех, кто поднялся на палубу «Фьюриеса» в иных обстоятельствах вызвал бы у нас недоумение. Но увы, к этому моменту большинство из нас находились уже в расположении духа, близком к отчаянию, а потому потеряли способность удивляться. Лишь на немногих лицах была написана решимость и стойкость, которую, способна дать человеку лишь вера в Господа; остальные несли маску отчаяния и тупой покорности Року.

Форма русских офицеров не походила ни на что, виденное нами прежде. Как и стремительный катер, доставивший их на «Фьюриес»; как и убийственная точность пушек, поражавших фрегат с огромного расстояния. Но более всего меня поразили их взгляды.

Офицер, принимавший из рук мистера Лоринга шпагу вместе с капитуляцией фрегата, смотрел на нашего капитана, будто на гостя из потустороннего мира. Этот русский, несомненно, прекрасно владел английским языком; однако вопросы его прозвучали сбивчиво, словно речи нерадивого школьника. Было ясно, что он испытывает крайнюю степень недоумения и с трудом понимает, что происходит.

Те же чувства владели и его соплеменниками. Даже матрос, стоявший у трапа с винтовкой, рассматривал офицеров и матросов Ее Величества, будто уродцев из паноптикума. Но стоило русским заговорить...