Крымская война. Попутчики

Плюс семь? Лейтенант вдруг понял, что обливается потом. И нервы тут ни при чем – ему просто жарко. Солнечные блестки весело играли на мелкой ряби, отскакивали от прозрачного козырька кокпита, ласкали перкаль обшивки. Лейтенант стянул перчатку, перегнулся через борт и опустил пальцы в воду. Теплая, хоть купайся… Эссен поднял голову и встретился взглядом с Кобылиным.

Наблюдатель пожал плечами; физиономия у него была красная, распаренная, несмотря на то, что Кобылин успел уже стащить кожаную, на меху, куртку.

«Февраль, значит?»

Лейтенант чуть добавил оборотов; «Гном» зафыркал восемью исправными цилиндрами, и гидроплан подрулил к аппарату Корниловича.

Перекрикивая треск мотора, мичман поведал, что сам он цел (несколько ссадин не в счет); что Володя Бушмарин вылетел из кабины при ударе о воду и утонул; что носовая часть отломилась и тоже пошла ко дну, а то, что осталось, надо бы зацепить тросом и оттащить к авиаматке. Эссен полез за швартовым концом, и его спину, затянутую толстой коричневой кожей, припекало отнюдь не зимнее солнце.

Зашипело, хлопнуло. Вверх, рассыпая искры, метнулась сигнальная ракета и повисла над гидропланом комком красного огня. И еще ракета, и еще – Кобылин пускал одну за другой, обозначая место посадки. Фон Эссен скосил глаза на часы, вделанные в приборный щиток. До кораблей недалеко, самое большее через четверть часа подойдет миноносец и извлечет обломки из воды. Аппарат, конечно, восстановлению не подлежит, а вот мотор, за который заплачено русским золотом, можно перебрать и снова ввести в строй. Или хотя бы разобрать на запчасти, которых все время не хватает.

И все же – что за ерунда? Бездонная голубизна неба, жаркое по-летнему солнце… С часами тоже что-то не так: на циферблате семнадцать тридцать восемь, но веры стрелкам нет: дневное светило еще не пересекло полуденной линии.

– Ничего не понимаю, Реймонд Федорович! Что творится с погодой на благословенном Понте Эвксинском? Ставлю вдову Клико против сельтерской, что сейчас лето. Но я самолично заполнял утром формуляр полетов и точно помню, что на календаре значилось шестое февраля! Да вот, сами посмотрите…

В зеленоватой воде возле самого борта пульсировали крошечные прозрачные кляксы. Медузы аурелии, морские блюдца. Как и всякий черноморец, фон Эссен знал, что маленькие медузы нарождаются к середине лета, а к зиме вырастают до размера суповой тарелки. Эти аурелии совсем крошечные.

Кобылин встал в полный рост и замахал шлемом. Фон Эссен и Корнилович оторвались от созерцания крошечных морских блюдец: к гидроплану подходил миноносец.

II

Сразу после Переноса, обломки кораблекрушения, Сергей Велесов, писатель

Сознание вернулось с мокрым шлепком по физиономии. Лямка баула отвешивала мне пощечины в такт размахам качки. Жив? И даже нигде не болит… Я пошевелился, попытался встать – веревка не пустила. Уже хорошо…

Я кое-как распутал узел и огляделся. От катера осталась одна корма: неизвестная сила перекусила суденышко пополам. Старшины-рулевого нет; над головой бездонное синее небо, ласковая волна захлестывает планширь и недвижный круг горизонта.

Мысли понеслись карьером, водоворотом, горным взбесившимся потоком. Объяснение одно: треклятый «Пробой» сработал, но как-то криво. Нештатно.

Пункт первый: куда делись «Можайск» с «Помором»? Ну хорошо, меня могло задеть краем воронки, но ведь корабли по-любому должны были отправиться в прошлое? Я встал на банку, кое-как примерился к качке и огляделся. Пусто. Ни корабля, ни самолета, ни моторки. Похоже, я угодил в воронку один.

Пункт второй. Судя по температуре воды, на дворе лето. Да и солнце над горизонтом слишком высоко для весны. А ведь «Пробой», будь он неладен, был настроен на апрель 1854-го…

Где я нахожусь – это уже пункт третий. Обломок катера болтается в открытом море: в далекой дымке не видно ничего, хотя бы отдаленно напоминающего контуры крымского берега. И это хреново: ученые ни словом не обмолвились о том, что «Пробой» может перемещать объекты не только во времени, но и в пространстве.

Выходит, может?

Я хлопнул себя по лбу и протащил из-под банки багаж. Совсем мозги отшибло! В бауле – рация, стоит включить ее, и…

Я не успел дернуть за гермозастежку, и это спасло мое, отнюдь не водостойкое, барахло. Волна накрыла меня с головой, сбила с ног и чуть не унесла баул за борт; следующая швырнула меня лицом на решетчатые пайолы. Я вцепился в какую-то деревяшку, прижимая к животу драгоценный багаж. Обломок кораблекрушения мотнуло еще несколько раз; порыв ветра утих, и мы снова закачались на мелкой волне.

Следует срочно принять меры, а то так и останешься ни с чем! Я запихал баул под банку и совсем собрался примотать репшнуром, как вдруг увидел пластиковый ящик.

Удача? Еще какая! Не знаю, зачем в разъездном катере аварийный контейнер с десятиместного спасательного плота, но для меня это настоящее сокровище. Можно вскрывать, не опасаясь коллизий вроде давешнего шквалика: все надежно упаковано и не боится морской воды.