Крымская война. Попутчики

Раненый пришел в себя. Эссен сунулся поправить наконец повязку – куртка успела насквозь пропитаться кровью, – но Сергей отрицательно помотал головой и потащил из нагрудного кармана оранжевую коробочку. «Портсигар? – удивился Эссен. – Нашел время курить…» Велесов открыл коробочку, подцепил пальцем полупрозрачный флакончик, зубами сорвал колпачок. Под ним обнаружилась толстая, как у медицинского шприца, игла; Велесов с размаху воткнул ее в бедро, скривился от боли, сдавил двумя пальцами тюбик, выдернул. Потом ткнул в крошечную баночку из того же полупрозрачного материала. Эссен отковырнул крышку, вытряс на ладонь таблетку. Сергей проглотил, закрыл глаза, лег. Он больше не хрипел – ровно дышал полуоткрытым ртом.

Может, пора? Лейтенант дождался, когда минутная стрелка коснется шести часов, и достал из сумки ракетницу.

Прожектор появился после второй ракеты. Луч шарил по горизонту, поднимался вверх, вскидывался почти в зенит – заметили, подают сигнал! Эссен схватил рацию: экранчик на миг осветился, устройство издавало короткий писк и отключалось. Тогда он выпустил последнюю оставшуюся ракету, запихнул за пазуху фальшфейеры и, срывая ногти, полез на верхнее крыло. Встал, примерился к размахам качки, отвинтил алюминиевую крышечку, дернул шнур и замахал над головой, отворачивая лицо от брызжущего искрами факела.

Фальшфейер догорел. Эссен принялся раскручивать второй и тут увидел, что на северо-западной стороне горизонта мелькнул еще один луч. Взлетела россыпь разноцветных ракет; со стороны первого корабля бухнула пушка, и над гидропланом повисла мертвенно-белая, неживая люстра осветительного снаряда.

Фальшфейры догорели один за другим. Швырнув в воду последний, Эссен потянул из кобуры «кольт», но луч уже нашарил гидроплан. Лейтенант поспешно отвернулся и зажмурился изо всех сил, уберегая глаза от миллионосвечевого сияния. Ярчайший свет пробился под веки, грозя сжечь сетчатку, огнем затопил мозг – и вдруг погас.

Лейтенант открыл глаза – перед ним плавали радужные круги. Корабль, ослепительно-белый в электрическом свете, стоял в двух кабельтовых от гидроплана. Его обводы поразили лейтенанта – похожий на творение скульптора-модерниста, с граненым корпусом, невероятно сложной многоуровневой мачтой, унизанной какими-то шишками, стержнями, решетками… Слепящий луч уходил вертикально в небо, и Эссен понял, что непонятный корабль освещен другим прожектором – с юга приближался «Заветный».

На мостике миноносца замахали фонарем, замигал ратьер, и вдруг над морем повис пронзительный, с переливами, вой. От неожиданности Эссен чуть не полетел в воду. Зажимая уши ладонями, он успел подумать, что так, наверное, кричали древние чешуйчатые рептилии, о которых писал британец Конан Дойл. «Заветный» ответил: протяжный рев на мгновение заглушил апокалиптический звук, и тут же обе сирены умолкли. Лейтенант не услышал, как засмеялся Велесов – в ушах звенело от двойного акустического удара, – зато увидел, что Сергей сидит, привалившись спиной к стойке крыла, и здоровой рукой машет спасителям.

Глава десятая

I

Черное море, Пароход «Улисс». 24 сентября, капитан-лейтенант Игорь Белых, позывной Снарк

Колесные пароходы усыпляют, подумал Белых. Действуют, как старые добрые плацкартные вагоны; там размеренный, ни на миг не прерывающийся стук на рельсовых стыках, здесь – мерное «умпф-умпф-умпф» дедовского паровика и шлепки плиц о воду. Интересно, как они тут ухитряются не засыпать, особенно в собачью вахту?

Наверняка у греков и «собачка» называется по-другому… На «Улиссе», как и на старушке «Клитемнестре», в ходу черноморское рыбацкое арго. С поправкой на терминологию Кайзермарине – Лютйоганн нипочем не желает осваивать местный сленг, но упорно требует от подчиненных понимания. Получается пока не очень; впрочем, с тех пор, как было решено расстаться с парусной оснасткой (сохранили, по настоянию дяди Спиро, только стаксели), работы у палубной команды поубавилось.

Пароход приобрел, мягко говоря, необычный вид. Нет стены; главное украшение, длинный бушприт, пришлось безжалостно обкорнать, оставив несерьезный обрубок. Нижние реи на своих местах – к ним крепятся канаты, на которых тюрморезовские бойцы наловчились перелетать на чужую палубу. Кургузые мачты увенчаны громоздкими бочонками боевых марсов. Этот термин ввел сам Белых – не называть же их «вороньими гнездами», на манер тех плетеных корзин, где с трудом мог поместиться человек нормального телосложения?

Новые сооружения вмещали троих, и еще оставалось место для корзинки с нехитрой снедью и анкерка с водой. Как и для другого, не столь безобидного имущества. Например, пулемет или любимая игрушка отрядного снайпера Гринго, тяжелая винтовка «6С8».

Напоследок, припомнив старые военные фотографии, Белых приказал обвешать «боевые марсы» тугими связками канатов – мантелетами. От ядер, конечно, не спасет, а вот осколки – другое дело. Да и пуля Минье увязнет, если на излете.