Крымская война. Попутчики

– Да и гидроплан не очень похож на германскую субмарину, – подхватил Лобанов-Ростовский. – Тем не менее нас с этой посудины обстреляли.

– Как это? – опешил Зарин.

– Залпами. Из ружей. Черным порохом, прошу заметить – весь борт дымом заволокло.

– А вы ничего не напутали? – спросил Эссен. Вопрос прозвучал неуверенно.

– Какое там – перепутали! – взорвался князь. – На этом корыте, если хотите знать, белая полоса вдоль борта. И пушечные порты!

– Что-о-о?

– Порты. Пушечные. А в них орудия, – четко, с нарочитыми паузами выговорил Марченко. – Дульнозарядные, на колесных станках. Как при Нахимове. И еще – каронады на полубаке. Вы, Реймонд Федорович, помните, что такое «каронады»?

– Помню… – отмахнулся Эссен. – Не ерничайте, Борис Львович.

– А я вот, представьте себе, забыл! Только потом вспомнил, когда эта реликвия в нашу сторону бабахнула. Проку, конечно, ноль, но, поверьте, эффектно.

– А я ору, – подхватил князь, – «это турки, сволочи, с перепугу английский флаг вывесили, давай, командир, я их с пулемета причешу!». И причесал, будьте благонадежны, только щепки брызнули! Только чихать они хотели на мой пулемет. Бомбу бы…

– Я счел, что кораблю союзников здесь, у берегов Турции, взяться неоткуда, и приказал открыть огонь. – Марченко оставил глумливый тон и говорил теперь сухо-официально. – Полагаю, что британский флаг был поднят в целях маскировки. По возвращении я осмотрел аппарат и обнаружил следующие повреждения…

– Стойку правой плоскости перебили, мизерабли! – перебил мичмана Лобанов-Ростовский. – И две дырки от пуль – в борту и днище! Севочка подруливает к «Алмазу», а я сижу и чувствую – что-то ногам мокро. Наклонился – так и есть, фонтанчик! Ну, я платок свернул, дырочку-то и заткнул…

– …Обнаружены три пулевых прострела, считая сюда поврежденную стойку, – закончил Марченко, бросив на князя сердитый взгляд.

– Все ясно, господа. – кивнул командир «Алмаза». – Благодарю за службу, поднимайте аппарат из воды. Надо бы, голубчик Реймонд Федорович, прояснить этот пароходишко.

– Снова лететь? – с надеждой спросил Эссен. – Моя «тридцать седьмая» в порядке, клапан поменяли…

Умница Кобылин не стал дожидаться, пока чужие загребущие руки дотянутся до обломков, и успел разжиться запчастями. Кто смел, тот и съел; не станет же лейтенант устраивать распеканку за то, что он раньше срока привел аппарат в порядок?

Зарин немного подумал.

– Нет, Реймонд Федорович, не стоит. Налетались на сегодня, да и погода портится.

Северная сторона горизонта набухала дождевыми тучами.

– Полагаю, «Заветный» уже подобрал вашего крестника. Вот пусть и сбегают до турка. Пойти, сказать радиотелеграфистам…

– А вот мне интересно… – негромко произнес Марченко, провожая взглядом каперанга, – откуда у турок такие орудия? Я еще понимаю, древние ружья… Но – каронды?

– Скоро узнаем, дюша мой! – хохотнул Лобанов-Ростовский. – Миноносники все в подробностях выспросят. А заодно объяснят османам, что нехорошо забижать русских авиаторов. Чревато.

Глава шестая

I

В открытом море, эскадренный миноносец «Заветный», Сергей Велесов, писатель

Мощь шести тысяч лошадей
Во имя одного.
Строй уходящих кораблей —
Гнев, двигатель всего.
Мощь полосатых тел тиха,
Путей их не постичь,
Ждут Смерть, как Девы – жениха,
Искатели добыч!

Всегда любил киплинговский «Марш эскадренных миноносцев». А после того, как на одном из каэспэшных слетов в середине восьмидесятых его спели под гитару, песня эта на долгие годы стала в нашей компании хитом. А я мечтал о том, что никогда не сбудется, а если и оживет – то лишь во снах и на книжных страницах. И вот ведь: сбылось, да еще как!

Меня устроили в кают-компании «Заветного» – корабельный врач счел мое состояние недостаточно тяжелым для лазарета. На палубе я пробыл недолго; как только мою тушку подняли на борт (я категорически отказался от носилок, брезентового кокона с ремнями и деревянными ручками, в котором можно перемещать раненого по вертикальным трапам), погода как-то сразу испортилась. Похолодало; ветер не ласкал, как час назад, а пробирал до костей студеной, не по-летнему промозглой сыростью, так что я обрадовался возможности спуститься в пышущие угольным теплом низы.

В кают-компании пусто. Неизвестно как втиснутый сюда кабинетный рояль прикрыт полотняным чехлом. Стулья, в ожидании качки, задвинуты под общий стол. Вестовой – рыжеволосый, веснушчатый матросик, едва достающий мне до плеча, – принес жестяной чайник с крепким чаем и склянку с ромом: осведомившись, «не желает ли вашбродие еще чего?», потоптался возле буфета, перебрал без надобности салфетки и удалился.

Глухо шумят винты, из-за переборки доносился стук машины. Стаканы в буфете дребезжат в такт ударам корпуса о волны, и звук этот сливается с шумом воды за тонким бортом. Красота!

* * *