«
Адмирал сделался бледен как мел и не пытался спорить с этими безжалостными (и увы, отчасти справедливыми!) обвинениями.
Да и что мог возразить на них несчастный флотоводец? Даже после коварной минной ловушки у нас еще оставалось двенадцать боеспособных вымпелов – почти столько же, сколько у русских, которые к тому же не располагали винтовыми линейными кораблями. И тем не менее – такой страшный разгром! В Евпаторию сумели прорваться всего два парусных линкора: флагман самого Гамелена увел на буксире фрегат «Могадор», да еще «Алжир» каким-то чудом сумел поставить на обрубки мачт штормовые паруса и вырвался из творившегося там ада. Вместе с ушедшими раньше «Наполеоном», «Монтебелло», «Шарлеманем» и «Помоном» это составило шесть кораблей линии – меньше трети той великолепной, грозной армады, что еще утром подошла к устью Альмы!
Из малых паровых судов назад вернулось не более трети. Остается благодарить Создателя за вовремя налетевший шторм – если бы не он, наши потери были бы еще больше, да и русские тоже сильно пострадали от удара стихии.
Армия, как ни странно, понесла сравнительно небольшие потери. Почти все пришлись на 3-ю дивизию, начальник которой, принц Наполеон, остался на поле брани вместе со своими солдатами. Оценив поражение, нанесенное флоту, маршал Сент-Арно вовремя скомандовал отход. Что ж, не могу его винить: лишенный поддержки с моря, более того, имея на приморском фланге победоносную, хотя и ослабленную русскую эскадру, он не мог развивать наступление.
Русские преследовали нашу армию по пятам, но не завязывали боя. Сейчас они стоят недалеко от Евпатории и вот-вот обложат плацдарм, отсекая нас от припасов, которые могут доставить местные
Я один возвысил голос в защиту адмирала. Указал на то, что сохраненные корабли дают нам пусть небольшой, но шанс дождаться помощи англичан, спешно собирающих в Варне новую экспедицию для возобновления столь несчастливо начавшейся кампании. Мы знаем это наверняка: вчера в Евпаторию пришел британский парусный корвет с посланием от адмирала Дуданса.
Сегодня утром он отправился в обратный путь, унося известие о нашем фиаско. Русские, занятые пока буксированием поврежденных и захваченных кораблей в Севастополь, не удосужились блокировать нас и с моря. Увы, нет сомнений, что они сделают это, и в самое ближайшее время. На борту корвета отправились в Варну двое беглецов из севастопольского плена – раненый русский доктор и британский репортер. С этой же оказией британцы отослали извлеченные из воды обломки крылатой лодки, на которой был совершен смелый побег.
Узнав об этом, я высказал лорду Раглану свое недовольство (напомню, он обещал дать нам возможность допросить этих людей), но англичанин ответил, что сведения, которыми они располагают, представляют слишком большую ценность и должны быть получены и в Стамбуле, и в Париже, и в Лондоне. Я не нашел, что возразить, хотя в глубине души был уверен – на самом деле список этот ограничится одной лишь столицей коварных островитян.
Итак, упреки и обвинения прозвучали, поразив злосчастного флотоводца в самое сердце. В мрачной тишине адмирал закрыл совещание. В 14.47 пополудни вельбот с маршалом Сент-Арно и гичка, на которой возвращались англичане, отвалили от борта «Вилль де Пари», а через тринадцать минут (поистине роковое число!) в адмиральском салоне прозвучал пистолетный выстрел…»
– Простите, господа, но я не понимаю, кому пришла в голову такая дурь! Использовать выставленные мины повторно – это надо было додуматься! Можно подумать, что решение принимали не опытные моряки, а береговые чиновники, которые флот только с Графской пристани и видят!