Офицеры задвигали стульями, вставая. Эссен отошел к длинному, красного дерева буфету, предмету меблировки кают-компании еще со времен Цусимы. Отдавая распоряжения вестовому насчет самовара и бутербродов, он услышал, как Зарин попенял коллеге с «Адаманта»:
– Вы уж, Николай Иванович, не обижайте нашего старшего лейтенанта. А то, неровен час, вернется на «Заветный», да и пустит себе пулю в лоб. Зачем грех на душу брать? Будь мы дома – за такую оплошность под суд бы отдали, вплоть до разжалования. Ну а здесь, сами понимаете, не время. Пусть делом искупает.
Совещание затянулось далеко за полночь. Зарин и Фомченко кратко подвели итоги недавнего дела. Результат впечатлял: союзники лишились двух третей линейной эскадры, понесли потери на суше и теперь, надо думать, будут сидеть на плацдарме и молиться, чтобы англичане прислали помощь. Черноморский флот пополнился двумя трофейными линкорами взамен одного безвозвратно потерянного; семь кораблей, два русских и пять французских, сидят на мелях у устья Альмы и после ремонта могут быть введены в строй. Адмирал Корнилов уже отписал в Николаев и Петербург на предмет присылки для них матросов и офицеров.
Убыль убитыми и ранеными составила соответственно семьдесят пять и триста восемьдесят нижних чинов и пять и двенадцать офицеров. Потери сухопутных войск еще меньше – из строя выбыло по разным причинам двадцать семь человек. Союзники потеряли около семисот, в основном от пулеметного огня. Потери не столь уж и серьезные, но вот потрясение оказалось столь велико, что неприятельская армия шла всю ночь и остановилась, лишь достигнув Евпатории. Казачьи разъезды преследовали их до самого города, не раз вступая в схватки с уланами Кардигана.
– И напоследок, господа, я бы хотел обсудить вот что…
Андрей Митин говорил, как всегда, негромко, отчетливо произнося отдельные слова. Он, в отличие от большинства присутствующих, не был в военной форме, но это никого не вводило в заблуждение. И алмазовцы, и офицеры с «Адаманта» знали, что майор, как никто другой, владеет обстановкой.
– Как вы знаете, мы получили предложение – послать представителей в Санкт-Петербург, для встречи с Императором Николаем Первым. Прапорщик, вам слово…
Лобанов-Ростовский встал, одернул китель.
– Участвуя в боевых действиях в качестве командира пулеметной роты, я познакомился с сыном Государя, Великим князем Николаем Николаевичем. Если кто не понял, господа – это
По кают-компании прокатились смешки. «Младшим» в офицерской среде звали другого Николая Николаевича – сына нынешнего, состоявшего в начале германской войны в должности главнокомандующего вооруженными силами Российской Империи.
– Полагаю, это предложение следует принять. Неизвестно, сколько мы пробудем здесь и вернемся ли когда-нибудь… – прапорщик сделал паузу, – …домой. А потому следует подумать о нашем статусе. Вот и у Сергея Борисовича на эту тему предложения.
– Совершенно верно, господа, – вступил в беседу Велесов. – Если вкратце: мы активно вмешались в ход боевых действий и сумели переломить их самым решительным образом. О прежнем, несчастливом для России финале Крымской войны можно забыть. Полагаю, все с этим согласны?
Офицеры загомонили.
– Как же не согласиться, голубчик? – ответил Зарин. Сейчас он напоминал дядюшку, который хвалит племянника-гимназиста за образцовые отметки. – После такого фиаско союзники о Крыме надолго забудут. Штука сказать – потерять половину флота, да еще, пожалуй, и армию! Вряд ли они сумеют вывезти из Крыма хотя бы дивизию… Нет, господа, французам и британцам придется теперь крепко почесать поротые, извините, афедроны.
– Вот и я так считаю, господин капитан первого ранга! – улыбнулся Велесов. – А вот что мы с вами собираемся делать после победы? Не находите, что пора навести в этом вопросе хоть какую-то ясность?
По решению «совета попаданцев», состоявшегося давеча на «Алмазе», в ближайшие несколько недель мне светит «дорога дальняя и казенный дом». А точнее – путешествие в столицу Российской Империи, в город на Неве и пока еще не колыбель трех революций. А там – встреча не с кем-нибудь, а с Государем Императором Николаем Павловичем. Или с Николаем Палкиным, кому как нравится. Я не отношу себя к числу тех, кто исповедует сугубо советский подход к истории, но тут поневоле вспомнишь Тарле:
Что касается слабых его сторон как руководителя внешней политики Империи, то одной из главных – была его глубокая, поистине непроходимая, всесторонняя, если можно так выразиться, невежественность.