Крымские истории

С уважением посматривая на мою Золотую Звезду, тихо произнёс:

– Не ты, сын мой, первым говоришь об этом. Многим помогает наша Ксения. Исцеляет многих. Души людей врачует. Примиряет непримиримых.

А ночью, в день её именин, над её могилой золотой свет исходит. И тот, кто его видит, не страшится потом никаких испытаний. Всё превозможет и всё перенесёт. И в сердце своё не впустит жестокости, пустого и зряшного слова.

А молодые, кто придёт к ней поклониться – живут счастливо и в полном ладу.

Перебирая чётки в своих руках, посмотрел мне прямо в глаза и продолжил:

– Светлая была душа. Божья. И я счастлив, что в моей обители, за которую ответствую пред Господом, она похоронена. Каждый день к ней наведываюсь.

И он размашисто, искренне и с большим чувством, осенил меня троекратным крестным знаменем:

– Царство ей небесное, а тебя же, сын мой – храни Господь во всех испытаниях.

***

Не тревожьте своё прошлое

и не перекладывайте груз

своих прежних ошибок на плечи тех,

кто не виновен в их происхождении.

Не для всех этот груз посилен.

Как правило, он ломает тех,

на кого обрушивается эта ноша.

И. Владиславлев

ПОД СЕНЬЮ СОБОРА АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО

Здравствуйте, величественные стены!

Сколько же лет минуло с той поры, когда я под Вашими сводами был последний раз? И что это были за годы?

Мне кажется, что высшего чувства, которое Господь послал мне испытать, не пережил никто в мире живущий.

Это было наваждением, маревом, это было страшным грехом, так как не отболели ещё рубцы от страшных утрат, но оно так увлекло меня в свой круговорот, что я забыл даже о том, а живу ли я на этом свете или мне это грезится в той далёкой и вечной жизни…

***

Я внимательно изучал это, поразившее меня сразу, лицо. Сказать, что она была красавицей неотразимой – нельзя. Вроде, ничего такого особенного, из ряда вон выходящего.

Собранные в высокий хвост белые волосы (но белые – это я говорю по инерции, так говорят все. Они не были белыми, а чуть-чуть золотистыми, ясными, светящимися насквозь).

Нос с горбинкой.

Но больше всего кинулись в сознание три детали: выражение её глаз – в них стояла какая-то нечеловеческая грусть и усталость. Усталость страшная. Она говорила со мной, а глаза, существуя отдельно от её лица, отдыхали; во-вторых – кисти её рук. Необыкновенные, с длинными сухими пальцами, украшенные лишь одним-двумя, не помню уже, колечками; и совершеннейшая открытость. Настороженности не было и в помине. Она сама напросилась на разговор и пригласила меня к обеду.

Не отказалась от глотка коньяку, который я предложил, но никакого жеманства, чопорности, сигнала о том, что я не прочь к дорожному роману, ухаживай – она не подала.

Ехали и откровенничали люди, которые твёрдо знали, что они больше никогда не встретятся. И какое им, обоим, дело до того, что о них подумает противная сторона?

Поэтому не молчал и я. Коротко поведал о своей беде, допил, уже с желанием, весь коньяк и вышел в тамбур покурить.

Когда вернулся в вагон – она спала. Было видно, что ей холодно, так как её красивые и стройные ноги, были поджаты почти к подбородку, рук тоже не было видно. Они грелись между коленками, которые так соблазнительно были обтянуты брюками. Это я заметил сразу и неведомое мне ранее чувство тепла и восторга разлилось по сердцу.

Тихонько, чтобы не потревожить её, я достал с верхней полки одеяло и укрыл это прекрасное, сжавшееся в комок, тело.

Заметил при этом, что волосы на ночь она распустила и ей так шло это, всё лицо словно утонуло в золотом облаке.

Всю ночь я не спал. Счастье, что к нам никого больше не подсадили за весь путь и от самого Симферополя до Москвы – мы ехали только вдвоём.

Тихонько, стараясь не потревожить её сон, поднимался и несколько раз за ночь выходил курить в холодный тамбур.

Возвращаясь, видел, что она не просто отдыхает, а глубоко спит и только неясная полуулыбка мило шевелила уголки её губ. Красивых и сочных. Ещё не отцветших…

***

Вот и Москва. Неловко попрощавшись – зачем излишняя суета, я поцеловал ей руку и зашагал в метро. Говорить было просто не о чем, тем более, что её встречали сын и дочь…

***

Да, есть судьба. И в это я поверил в тот миг, когда через двадцать дней, терзаемый страшной болью и будучи неспособным с ней справиться, я снова ехал к сёстрам, в Симферополь, на недельку, как мне при этом думалось.

Зайдя в купе – я обомлел. На сиденье сидела та моя попутчица и лукаво улыбалась:

– А я давно Вас заметила. Когда Вы закурили, у входа в вагон. Сидела и думала – вот, если судьба, то он непременно сядет в это купе, в котором еду и я.

Видите, так и вышло.

И уже без всякого перехода, торопясь, нисколько не стесняясь:

– А я всё время думала о Вас. И просила даже Бога, чтобы он явил чудо и мы встретились с Вами в Москве.

– Признаться честно, и я Вас вспоминал. Даже чаще, чем того хотелось бы.