Крымские истории

А вчера – вновь припёрся. И я, кума, руки в боки, да и говорю ему: «А ты, немецкая свинья, больше ко мне не ходи. Нету для тебя товару. Вон, отсюда, фашист проклятый!»

Всё понял, кума. Вмиг ускакал, да так, что его рохля еле за ним поспевала.

Её собеседница, которая до сих пор всё молчала, наконец, подала голос и на хорошем русском языке ответила:

– Вы правы, Анастасия. Я всё это вижу через детей. Знаете ведь, что уже тридцать лет учительствую.

И вот, уже в это время, появилась новая порода барчуков, которых и в школу привозят на таких машинах, что я и не видела. И забирают со школы в сопровождении охранников.

Где же это было видано такое? И мои детишки, из обычных семей, стервенеют просто и сжимают свои кулачки, глядя на этих новоявленных господ.

А вчера, сохрани Господь не видеть бы этого, один такой богатенький, не стыдясь, протягивает сто гривен хорошему светлому мальчику, чтобы тот его портфель в класс занёс.

Святое дитя, не польстился. Не взял. Запламенел алой краской и только глухо произнёс: «Не всё покупается, пан Ярощук. А следующий раз – получишь по морде».

– И Вы знаете, кума, что тут началось? Меня к директору гимназии вызвали, а там – битюг, отец этого мерзавца, потрясая у моего лица пальцами с перстнями, орал: «Закончилось вам москальское время. Ещё немного – и мы везде сверху будем. И ты мне сапоги лизать будешь, а не русский язык и литературу преподавать. Выучи ридну мову, москальская подстилка, а то мы запретим ведь вообще к нашим детям подходить даже, а не то, что преподавать. С голоду ведь подохнешь».

– Ой, кума, лышенько нам, яки времена грядуть, – ответила ей торговка.

– Да, кума, на своей земле, политой кровью и потом нашим, отцов наших – а мы уже не хозяева, – ответила ей учительница.

– И директор, как слизняк себя повёл, всё принуждал меня извиниться, не знаю только, за что. Поднялась я и ушла, к Вам, не знаю даже, чем ещё завершится эта история.

Торговка, после минутной паузы, не зная, чем утешить свою родственницу, вдруг громко, звонко и как-то весело перескочила на тему, которой я никак не ожидал здесь услышать:

– Знаете, кума, уже раза три–четыре, на той неделе, фрукты у меня покупал русский. Видный, статный, седой только весь. А тут пропал и я думала, что он уехал, по завершению отпуска.

А сегодня вижу – батюшки мои, его одного и он руки целует Любе Гуценко, помните, всегда рядом со мной торгует, красивая такая. И на пиджаке его – звезда та, геройская. Уже и забыли, что такая была. Уж не знаю, за что Любке такая честь, но дурного не скажу, хороший человек, только почему-то сегодня один был.

А так – всегда рядом с ним – жена, небольшенькая, ладненькая. Видать, душа в душу живут, глаз с него не сводит и его руки, из своей, не выпускает.

Рыженькая такая, крашеная в вишню. Тоже в летах уже. Вот где душа моя отдыхает, кума.

Тяжело вздохнула и продолжила:

– И ничего необычного вроде, а души родные. Понравился ему коньяк мой, а Вы знаете, кума, мне аж на душе светлее, как побудут они у меня. Словно с роднёй встречусь. Если, Любка, змея, не отобьёт такого клиента. Вишь, мне руки не целовал, а ей, вражине.

И тут же, противореча себе самой, опровергла предыдущее утверждение:

– Не, кума, это я просто так, от ревности к Любке, Так она баба хорошая, только счастья Бог не даёт. И красивая, и добрая, а судьбы нет и нет. Так и промучилась всю жизнь со своим. Уже десять лет одна. На ночь желающих много, а вот на жизнь – не встретит. А уж красавица, я Вам скажу, первая, во всей Ялте.

И тут же продолжила:

– Я уж ему, кума, всегда норовила долить свои пятьдесят грамм в стакан. Обходимый человек. Никогда не ушёл, чтобы десять гривен, сверху не положить.

И всё к ней, жене своей: «Галочка, не кори меня, но такого коньяку я не пивал никогда в жизни».

– И она, голубка ясная, пригубит, самую капельку из его рук, да и скажет: «Да, коньяк чудесный».

– Так вот и скажите, кума, что за жизнь начнётся, когда не будет этих людей? Жить-то с чего будем?

– Но даже не это главное, – перебила её собеседница, – с уходом, исходом России из Крыма, чувствую, начнутся лихие времена.

Видите, как разыгрывается Киевом татарская карта? Как татары голову поднимают – наша, де, земля, всё здесь – наше, а вы, пришлые, убирайтесь в свою Россию.

Её нетерпеливая собеседница, громко и певуче, продолжила:

– И не говорите, кума. Не дай Бог, как до резни дойдёт. А до неё, с такой властью, дойдёт. Вы же видите, что в Белогорске происходит, Бахчисарае. Наши – и на рынок туда ездить перестали. Страшно.

Я, как смотрю ту Чечню, то всё думаю, чтобы и у нас такую Чечню не учинили. Моя там одноклассница жила, вышла замуж в Грозном, за чеченца, трое деток было, а где сейчас – и родители не знают.

Так и у нас может быть. Сохрани нас Господь и заступи.

Знаю одно, кума, покуда жива Россия – и мы побудем. А там – не знаю, кума, куда и деваться… Кому мы нужны в этом мире?

И, когда их разговор перешёл на чисто бытовые темы, я тихонечко поднялся и, стараясь быть незамеченным, ушёл от этих искренних и светлых людей.

Шёл по дороге и всё шептал, не будучи уж таким истово верующим: