Крымские истории

– Я, я, милая хозяюшка, – уже смеясь, не отводя своего взгляда от её лица, ответил я.

Ох, зря я так был беспечен, уже через минуту почувствовал, что и голова закружилась.

Красавица – вожделенно и просто смотрела на меня и тут же призналась, как я ей понравился, с первого раза.

– Оставайтесь в Крыму, мы с Вами такой парой будем, что все завидовать будут.

Я – совершенно смутился и, чтобы скрыть это, обратился, чуть развязнее, чем обычно, с просьбой:

– Хозяюшка! А теперь – с гранатом, грамм… сто пятьдесят, Вашего чудодейственного напитка.

Она – красивыми, смуглыми руками разломала гранат, где пламенели рубиновые ягоды, как-то ловко их вылущила на тарелку и налила мне полный стакан коньяку.

Видя мой недоумённый взгляд, тихо, заговорщицки, произнесла:

– А пятьдесят грамм – от меня. Вам не повредит. Это – не коньяк, а божья роса. Поверьте мне.

Не знаю, чем я руководствовался, но в этот раз её попросил:

– Пригубите, капельку, а я, с того места, где касались Ваши губы – допью. Так все Ваши мысли прочитаю.

Она, уже без шутки, серьёзно, произнесла:

– Ох, генерал, встревожил ты меня. И мысли мои все о тебе, все эти дни.

Отчего ты мне не встретился раньше? Не ушёл бы к другой, а сейчас – старая уже стала, – не без кокетства, произнесла она.

И тут же, молча, отпила изрядный глоток коньяку, не говоря мне ни слова, долила стакан доверху и протянула его мне опять.

Я с наслаждением, в один присест, выпил стакан коньяку, закусил этот божественный напиток зрелым гранатом, протянул деньги, чтобы расплатиться с хозяйкой, но она отвела мою руку и сказала:

– Не надо сегодня денег. Прошу Вас. Пусть и у меня праздник будет.

Я, с чувством, прильнул к её руке, а она её и не убирала, только положила свою левую кисть мне на голову и поглаживала мои седые уже совсем, но ещё богатые волосы.

– Спасибо тебе, – просто, как мать сыну, сказала она, – а то я думала, что и не живая уже.

– Дай и я тебя поцелую, генерал. Ни разу не целовалась с генералом-то.

– А откуда Вы знаете, что я – генерал?

– Я всё о тебе знаю, дорогой мой. Это ведь ты меня не признал, а я – как увидела, сразу тебя узнала. Ты был молодым, когда мы у твоей сестры встретились, в Симферополе. Помнишь?

Я густо покраснел, думал, что уже давно утратил эту способность, а тут – стало нестерпимо жарко и… стыдно.

Я действительно теперь вспомнил тот свой приезд в Крым и вспомнил эту яркую женщину, которая, в тот вечер неотрывно смотрела на меня, так и не сказав ни единого слова.

– Так позволишь тебя поцеловать, генерал? – донеслось до меня и я сразу почувствовал тепло необычайно ароматных и таких свежих губ в уголку, правом, своих сомкнутых губ и только хотел ответить на этот невинный поцелуй, как она, еле слышно, прошептала:

– Не надо, тяжело мне и так будет тебя забывать. Судьба, дети…

Я ещё раз прикоснулся к её руке, уже под возгласы её подруг и быстро пошёл на так любимую мной набережную.

Настроение было прекрасным, только отчего-то стучало в висках и сердце ныло тупой болью. Слегка туманилась голова, но всё тело было лёгким, грех и сказать-то в мои уже годы – просто юношеским.

Я сел на излюбленную скамейку, под живым зонтиком – беседка вся была оплетена какими-то замысловатыми растениями, и принялся читать местные и центральные газеты.

О произошедшем на рынке я старался не думать. Да и к чему? Зачем тревожить душу доброго человека? И свою?

Через несколько минут, не прислушиваясь даже, я стал внимать разговору двух женщин за моей спиной.

Одна, с явным украинским акцентом, торопливо выстреливала:

– И шо, кума, мы будем робыть, если русских выдворят отсюда?

Вы же посмотрите, я за лето заработала сто двадцать тысяч гривен. Этим и живём затем, год. И детям надо послать, и в дом что-то надо.

И всё ведь только со своего труда, с рынка. Яков мой скоро уже упадёт. Сколько сил тратит и на виноградник, и на сад, и на бахчу. А откуда всё это взять?

И шо, кума, наши покупают это? Да ни в жисть! Покупают русские. У них деньги лёгкие. На отдых приезжают и, как наши, за гроши не торгуются.

С горечью в голосе, продолжила:

– А останемся сами – кому мы будем нужны? Санатории многие не работают, дома отдыха – позакрывали.

Нет, кума, только от русских и спасение.

Я уже не хотел упускать ни слова из разговора этих милых женщин, поэтому отложил в сторону газету и весь сосредоточился на этой беседе:

– Позавчера, знаете, подошёл ко мне немец, чую по разговору. Вот падлюка, так падлюка. Он же за копейку удавиться был готов.

Всё сам на весы укладывал, на каком-то счётчике всё подсчитывал, и Вы знаете, кума, так ровно всё, копейка в копейку, и вручил мне за мой виноград. А Вы знаете, что во всём Крыму лучше моего винограда нету. Не сыскать такого.

И в конце, не знаю я их мовы, к своей рохле, килограммов под сто, – обращается и так нехорошо на меня поглядывая, говорит:

«Швайне, руссише швайне…»

– И когда я спросила соседку, что бы это значило, как кипятком меня ошпарило, когда она сказала, что он – меня русской свиньёй назвал.

Даже голос её задрожал, от обиды, громко когда повторила ещё раз:

– Это я, значит, русская свинья.