Крымские истории

Несколько пар, дожидаясь своей очереди, представали пред Господом для освящения своего союза.

Дай Вам Бог, уважаемые люди. Пусть Господь хранит Ваш союз и Ваше благополучие.

Историю о священнике, которого убили отморозки, чтобы похитить редкую икону, здесь знают все.

Но молодой священнослужитель, в непривычно серой, а не чёрной рясе, не испытывает ни страха, ни смущения и на мой откровенный вопрос отвечает:

– Всё в воле Божией! Я просто служу и верю, что Господь сохранит мою ничтожную жизнь для того, чтобы служить ему, Вседержителю.

И как-то хорошо улыбаясь мне, продолжил:

– Кроме того, с той поры – организована охрана милицией. Так что мы совершенно спокойны. И мои мысли направлены лишь на то, чтобы служить Господу. Истово и всю жизнь.

– Отче, – перестав его пытать, – благословите мой союз с этой дивной женщиной. Не по распутству вступаю в него, нет. Не стало той, что была смыслом жизни, и я, долгие годы переболев душой, встретил такую же судьбу, утратную.

Мы ведь никого не обездолили, не сделали несчастными. Не воровски, тайком, зарождалось наше чувство в такой осенний период в жизни, закатный…

– Сохрани и помилуй Вас, сын мой, – перебил он меня.

– В Вашем союзе нет греха. Напротив, великая благость свершилась, Господь Вас к ней привёл.

И, как отец – сыну, хотя уж мне почти годился в сыновья по возрасту сам, добавил:

– Нельзя предаваться скорби безутешной. И если Вы можете быть счастливыми со своей избранницей – будьте ими.

Союз Ваш свят и светел. И я, от имени Господа нашего, благословляю Вас.

Защемило сердце, гулко ударила в виски кровь.

Я понимал, что не одни мы у этого священника, много людей было на очереди, поэтому и удалился в дальний притвор Храма, где поставил свечи и за здравие всех, и за упокой ушедших в мир иной.

Пусть хранит Вас Господь, мои дорогие. И наша память. Пока мы помним вас – Вы живы. Вы – с нами.

И мы никогда не забываем Вас, пока живы.

Хотелось бы, чтобы и дети наши помнили о нас, когда мы отойдём в Ваш мир.

Остановились, метрах в двухстах, отъехав от Храма. Большей красоты не видел. Словно святой корабль плыл Храм в осенних низких тучах.

И золотая листва деревьев так гармонировала с золотыми куполами, что я даже задохнулся. Величественная картина, необыковенная красота, наполняющая не только мою душу светом и добром.

Это была та минута, когда хотелось обнять весь мир и признаться ему в любви. И воспарить над ним…

***

РЫНОК В ЯЛТЕ

Кто не был на южных рынках, тот не видел вообще ничего.

Но рынки Крыма – это особое слово. Это не хитрость и коварство восточных рынков, а напротив – громогласная открытость, предельная учтивость, искренность, когда тебя не уговаривают купить свой товар, а просто говорят:

– Ой, да вы – шо, найдёте лучше товар – покупайте. А нет – вертайтесь ко мне. Я знаю, что лучше винограда вы не найдёте по всему рынку.

И не давая мне опомниться, торговка частила дальше:

– Не на вид его даже смотрите, это не главное. Я налью под него воды в пору созревания – и он будет крупный, сочный, но… пустой.

А мой – выдержанный. Месяц только на солнышке доходил, без полива. На совесть. Поэтому и слаще мёда. Да и польза опять же – нектар, сущий нектар. Попробуйте.

Именно из такого винограда вино делают. Тогда оно душу радует, а не в дурь идёт…

Только отойдёшь от этой милой торговки – за руку хватает иная:

– Нет, такому красивому мужчине надо креветки мои попробовать. На всём побережье таких не сыщешь. В специальных специях, со старым укропом прошлого года, варила. А в свежем нет того духу, который должен быть…

Соседка, с нею рядом, заговорщицки мне, как старинному знакомому, подмигивает:

– А может – коньячку? Нет, нет, Вы не бойтесь. Мы, отродясь гадости не делаем. Нет такого и в магазинах. На совесть сработан.

И, действительно, коньяк был божественным. Он так растекался по жилам и так обогревал изнутри, оставляя ясной и трезвой голову, что на душе становилось легко и безмятежно.

Но больше всего меня на рынке поражали честные бандиты. Как они знали, что тебе надо поменять деньги – я так и не смог догадаться. Но они неожиданно вырастали на твоей дороге и просто, как закадычному другу, предлагали:

– Выгоднее курса не найдёте. По двадцать пять гривен на каждую тысячу Вашу – сверху.

И это было действительно так. А если ты менял пятитысячную купюру, они, не говоря ни слова, не проверяя её, тут же добавляли к курсу сто гривен и растворялись в муравейнике рынка.

Больше всего поразило настоящее действо, спектакль, когда мы приобретали обновки супруге.

Сходились торговки соседних киосков, побросав, без досмотра свои товары и в полный голос обсуждали то, что примеряла их коллега моей супруге.

– Не, Галю, та ты шо! Такой женщине не идёт это. Посмотри, вон ту кофточку. Не прячь, не жидься, чего ты её ховаешь?

– Во, во, вот это – по ней.

– И юбку, юбку принеси ту, что вчера поступила. С люрексом.

И, когда наконец, обнова была, по их взыскательным оценкам, в самый раз, они удовлетворённо гудели и провожали, толпой, до выхода с рынка.