Крымские истории

Я поднялся из-за стола и, ожидая её решения, договорил:

– Там они будут храниться вечно. И, быть может, ещё кто-нибудь из родства найдётся. Узнает о своих близких правду. Найдёт их…

Она сразу же, без единого слова, согласилась с таким решением.

– А Вам, милая Виктория Георгиевна, я сделаю цветные фотографии всех документов, всех наград и самого места… упокоения дорогих для Вас людей. И… для нас…

На том мы и порешили.

Волнение не давало мне покоя и мы, договорившись о времени утренней встречи завтра, уехали в гостиницу.

Утром, к десяти часам, мы были у дома Виктории Георгиевны.

Нас уже дожидались немногочисленные её знакомые, среди которых мы заметили и священника.

Конечно, все они не ожидали увидеть меня в мундире генерал-лейтенанта, со Звездой Героя Советского Союза. И только Виктория Георгиевна, даже засветившись особым внутренним светом от удовлетворения, сказала мне:

– А я так хотела Вас увидеть в форме. Спасибо, и им это будет очень приятно.

Поздоровавшись со всеми, расселись по машинам и поехали.

Сын и внуки уже были там, на месте, наводили последние штрихи, чтобы всё на этом священном месте захоронения безвинных жертв страшного времени, было пристойно и, в соответствии с событием, торжественно,

И я с благодарностью к судьбе подумал:

«Хорошие у меня ребята, молодцы, чужую боль восприняли, как свою собственную. Есть ли высшее счастье для родителей?».

Я даже удивился сам, когда увидел, что рядом с годом – 1920-м, рельефно проявившимся из кустов подстриженного барбариса, появилась и дата, образованная посаженными крымскими багровыми розами – 26 декабря.

Именно эту дату и сообщила, только вчера, во время нашей долгой вечерней беседы Виктория Георгиевна.

Все гости были ошеломлены. Видать, некоторые из них, и священник – в первую очередь, бывали на этом месте и у них была возможность сравнить состояние Пантеона до и после наших стараний и трудов. Он действительно стал величественным.

Священник свершил обряд освящения захоронения, прочёл молитвы, обошёл весь пантеон и окропил его святой водой.

Я сделал очень много фотографий и всё норовил, чтобы на каждой из них в кадр попадала Виктория Георгиевна.

Не обошлось и без поминальной чары, и слёз, и благодарностей в наш адрес, на что мой старший внук, как совершенно взрослый мужчина, ответил:

– Не надо нас благодарить за это. Мы просто выполнили свой долг. И нам самим это всё необходимо даже в большей мере, нежели всем остальным. К несчастию, времена такие грядут, что мы всё в меньшей мере оглядываемся назад и обращаемся к нашим предшественникам с благодарностью и доброй памятью. Вам спасибо, родные наши, что об этом напоминаете… Жизнью своей, подвигами своими.

Священник осенил его, всех присутствующих крестным знаменем и тихо произнёс:

– Слава Богу, знать, жива ещё Россия, если есть такие светлые души.

А напоследок – сын сфотографировал меня с Викторией Георгиевной.

Эту фотографию я храню дома, она висит у меня над столом в кабинете.

Её очень любит жена и сразу же мне сказала, как только увидела:

– У неё такой взгляд, как у матери, смотрящей на своё дитя. Молодец ты, святое дело совершил. Вы все у меня молодцы, – тут же поправилась она, и крепко обняла младшего внука, который был в это время дома в увольнении.

И крепко прижалась к моему плечу.

***

Через несколько дней после нашего приезда из Крыма домой, мне позвонили поздно ночью. Я сразу понял, что это был за звонок.

Приятельница Виктории Георгиевны сообщила, что её час назад не стало. И если бы я смог прилететь на похороны Виктории Георгиевны – это было бы достойным завершением всей истории, которая началась со встречи с этой удивительной женщиной.

Утром, облачившись в форму, я вылетел в Крым. Из Симферополя – машиной до Феодосии. И вот я у порога знакомого мне дома.

Во дворе, на скамейках, сидели знакомые мне уже друзья усопшей, заметил я и несколько новых лиц, которых не видел прежде. Среди них особо выделялся совсем старенький уже капитан I ранга, который бодро и красиво встал, при появлении генерал-лейтенанта, и приложил руку к козырьку своей фуражки, с позеленевшей от времени и соли кокардой.

Я поклонился ему, догадался – фронтовой друг, командир Виктории Георгиевны, когда она была милосердной сестрой в годы войны в бригаде морской пехоты.

Все живо обсуждали один вопрос – где хоронить Викторию Георгиевну?

– Мои дорогие, – обратился я к ним. При этом все прибывшие на похороны, затихли.

– Я полагаю, что у нас с Вами нет другого выбора и он будет неправильным, и даже… неправедным, если мы презреем её волю. Мы должны её упокоить там, у Пантеона, рядом с её близкими и родными людьми, которым она отдала всю свою столь яркую, красивую и благородную жизнь.

– Верно, – раздались возгласы, – и я такого же мнения…

– Правильно говорит, генерал…

– Другого решения нет…

Капитан I ранга, который мне так сразу понравился, чётко и внятно сказал:

– Решение очень верное, но на него надо ведь какое-то разрешение властей.

– Я это решу, не тревожьтесь, – произнёс я в ответ – и тут же уехал к городским властям.