Крымские истории

И когда они объявили тётушке, которая вернулась домой и всё сразу поняла, о своём решении, та не удивилась и тут же благословила их старинной иконой: «Мать моя говорила, что ещё её прабабка шла под этой иконой под венец».

***

Семьдесят девятый год взорвался над всей страной. Отныне, на долгие десять лет, все матери будут вздрагивать заслышав об Афганистане, где сражались и гибли их дети. А им, даже получив страшное известие о гибели своей кровиночки, не давали права увековечить место их ухода в мир иной и везде, предупреждённые и запуганные кладбищенские служки выбивали на камне стереотипное «Погиб при выполнении воинского долга».

Он, уже опытный и послуживший офицер, первым заявил комдиву, что готов выполнить интернациональный долг «за речкой», как называли этот неведомый край его сослуживцы.

«Родная моя, – только и написал он ей, – дела службы требуют того, чтобы я ненадолго отлучился. Поэтому твой приезд ко мне несколько откладывается. Вернусь – сразу же извещу тебя об этом. Я очень тебя люблю, родная моя. Только верь мне и жди».

Но Господь по-иному выстроил их судьбу. И не знали они, что в том, что произошло, никакой их вины не было. Особенно – она, страдая и мучаясь, так и не узнала подлинной правды.

Они были святы пред Господом, а ему было угодно так испытать силу их духа, силу их чувства, их любви, веры и верности, а ещё – силу воли.

При взятии дворца Амина он был тяжело ранен. Страшные раны, до неузнаваемости, обезобразили его лицо.

И когда он, впервые, увидел себя в зеркале, застонал от боли и осознания великого несчастья:

«Нет, – первой мыслью было именно это, – я не могу таким предстать пред ней. Никогда. Она будет сторониться меня, урода, и мы оба, в силу этого, будем несчастными».

И приняв это решение, спрятав в карман завёрнутую в носовой платок Золотую звезду Героя Советского Союза, которую он так и не носил, успокоился. Выздоровев, стал сам напрашиваться во все горячие точки, туда, где шла война. Благо, таковых возникало всё больше и больше.

Он запретил себе даже думать о ней и никогда не позволял своей памяти вернуться в прошлое.

Ангола, Алжир, Куба, Египет, ещё раз Афганистан – это был далеко не полный перечень тех государств, где шла война и где был нужен его опыт, его непреклонная воля и знания…

***

И вот уже несколько лет назад всё закончилось. Не заметил даже, как ему минуло пятьдесят пять лет. Да и раны, пережитое – сделали его ещё старше лет на десять.

И он, не дожидаясь решения руководства, заявил, что больше служить так, как он служил, у него нет сил.

И его отпустили. Случай уникальный, небывалый, ему даже пенсию не определяли, а оставили, навечно, в списках Главного разведывательного управления и жить он мог безбедно с материальной точки зрения.

Но, какими же тяжёлыми были его мысли, когда он оставался один:

«Зачем я жил вообще? Что я увидел светлого в этой жизни? Только и было счастья – те несколько дней в Крыму».

«Господи, поняла ли она меня, простила ли, что это не моя воля оторвала меня от неё?»

«Я бы никогда не смог этого сделать. И всё помню, как будто это было вчера».

Имея много свободного времени, вольных средств, которые ему выплатили в ГРУ за годы и годы его отсутствия на Родине, он, не говоря никому ни слова, собрался и улетел в Крым.

Не узнавал Симферополя, а ведь здесь жили его сёстры – город расстроился, похорошёл.

Он, сразу же, на вокзале, взял машину и назвал водителю адрес:

– Ялта, улица Чехова, двадцать четыре. Прошу Вас. Я всё оплачу в двойном размере.

Через час с небольшим, машина остановилась у дома, до боли знакомого, но как-то просевшего в землю и утратившего ту броскость и яркость, которую он помнил.

Да и минуло ведь – более тридцати лет с той поры, когда он был здесь последний раз.

Густая борода, совершенно седая, усы, скрывали страшные шрамы на его лице, а дорогая богатая одежда свидетельствовала о том, что её обладатель – не опустившийся «бомж», а человек состоятельный и независимый ни от кого.

Он не стал выжидать у калитки и сразу же надавил кнопку звонка.

На крыльцо вышла яркая, ещё молодая, но замученная какими-то обстоятельствами женщина и направилась к калитке:

– Вам кого?

– Простите, мне бы кого-нибудь из Крыловых… Тётю и… её племянницу.

Женщина грустно улыбнулась и, помедлив, тихо ответила:

– Опоздали Вы, на много лет. Никого не осталось в живых. И тётушка, я её дальняя племянница, умерла, и её приёмная дочь, по-моему, Галиной, да, Галиной Крыловой звали, страшно болела после ранения, тяжёлого, которое она получила в Фергане или Оше – не помню уже.

– И только её дочь живёт где-то на Кубани, туда замуж вышла. Простите, но больше мне ничего о её судьбе не известно.

Он, поблагодарив эту милую женщину, которая так внимательно вглядывалась в его лицо, словно силилась узнать в нём кого-то знакомого и медленно пошёл в сторону набережной.

Она тоже стала неузнаваемой, везде стояли автомобили, уже не те, советские, а почти все, поголовно – зарубежные и их водители предлагали «почти даром» отвезти туда, куда душе будет угодно. Он, выбрав просторную чёрную «ауди», сказал водителю: