Крымские истории

– Болит? Болят твои старые раны? Не волнуйся, я сейчас всё сделаю для того, чтобы они не тревожили тебя так.

И она, пронзительно глядя мне в глаза, что-то шептала, надавливая правой рукой на место тяжёлых ран, которые я получил в Афганистане.

– Забудешь, забудешь и день тот и час. И 8 мая, в пятнадцать минут от полудня, больше не будут для тебя кошмарными.

У меня стали даже волосы шевелиться на голове – я действительно был ранен накануне дня Победы и после двенадцати минуло только пятнадцать минут.

– А ты знаешь, – она оторвала свою руку от моей груди, – девочка та, которая спасла тебя – счастлива.

– Да и ты молодец! Красиво так всё сделать. Да и то, как тут устоишь, – она мечтательно задумалась, – Наталья Гончарова отдаёт тебе свою кровь во спасение, а ты её выдаёшь замуж за своего любимца, Владимира Пушкина.

– Вот ведь судьба – Гончарова и Пушкин.

Тут уж я совсем утратил ощущение реальности и про себя только подумал:

«Откуда она это знает? Что за мистика? Действительно, я ведь – и жив остался только потому, что прямо на поле боя, среди этого смертного ада, страшного запаха крови – как своей, так и вражьей, когда осколки гранаты иссекли всё моё тело по правой стороне, изящная и красивая, совсем молоденькая сестричка Наталья Гончарова, с богатой копной золотых волос, отдала мне свою кровь, причём, много больше, чем было возможно и безопасно для неё.

Долго, затем, болела и как же я был счастлив, в ту пору – молодой полковник, увидев, как на неё смотрит мой любимец, командир разведроты Владимир Пушкин, двадцатипятилетний капитан, трижды орденоносец – сделал всё, по моему разумению, что было возможно, чтобы они тут же, в Афганистане и соединили свои судьбы.

Помню даже, что подарил им полное собрание сочинений Александра Сергеевича, да портрет любимый – молодой и обворожительной Натали, с высокой причёской и ангельским лицом».

Все эти картины сегодня прошли перед моими глазами, после столь неожиданных слов цыганки.

К жизни меня вернул её голос:

– А что же ты звезду Героя не носишь? Она святая и её стыдиться тебе не надо. Я даже вижу эту картину, как ты, на Саланге, спасал людей, попавших в беду.

И. как мать – к сыну, проронила, едва слышно, почти шепотом:

– Сердечный ты мой, сколько же ты их вытащил на себе?

– Двадцать восемь, – не давая мне ответить, сказала она.

– Двадцать восемь пацанов. Ты им спас жизнь. Вот в этом был твой главный подвиг в жизни. Выше его уже не будет.

– За это и воздаст тебе Господь.

Эти слова переполнили край моего несказанного изумления:

«Что это, откуда это, как ей дано всё это знать и чувствовать, и понимать?»

В это время в ресторанчик под шатром вошла цветочница.

И не успел я даже сообразить что-либо, как моя странная и необычайно интересная спутница сегодняшнего вечера, красиво засмеявшись, произнесла:

– А ты не сдерживай себя. Ты ведь хочешь подарить мне букет цветов. А мне так хочется его от тебя получить.

Я скупил у торговки цветами все багровые розы и повинуясь неведомому чувству и неведомой силе, встал на колено возле неё и положил эти розы на её яркое, в маках, платье.

– Вот за это – спасибо. За честь спасибо. Жалею, что табор не видит. Ни одной цыганке не выпадала такая честь.

И она нежно, как мать, поцеловала меня в лоб и в глаза.

Легко и грациозно поднялась из-за стола, фигурка у неё, несмотря на пробежавшие уже длинные годы, была девичьей.

– А теперь – прощай. Мы не увидимся более с тобой никогда. Но я всегда буду молиться за тебя и просить Господа о его милости. Благодарю тебя за те минуты высокого счастья, что ты мне подарил. Ох, генерал, и почему ты мне так поздно встретился, – и она красиво засмеялась, обнажив свои белые зубы.

– Знай же, скажу последнее, она сегодня ищет тебя, но не знает ещё о тебе. И душа её ещё в потёмках. Она, не зная даже об этом, не даёт ей свободы и прозрения, возможности проснуться.

Словно наставляя меня, заключила:

– И рядом с ней, ты на это не обращай внимания, пустышка. Это не её мужчина. Она просто обманывается. Скоро прозреет.

Покачала головой, дотронулась до моего плеча рукой и сказала:

– Ты тяжело этим переболеешь, но другого пути, если ты действительно хочешь быть счастливым, у тебя нет.

– Только она, единственная, может стать твоей судьбой. И никто иной более. Запомни это. Я от всего сердца говорю тебе это.

И она, неожиданно для меня, поклонилась мне до земли, даже правую руку выбросила вперёд и коснулась ею моих ног и тут же – словно истаяла.

Не ушла, не удалилась, а на самом деле истаяла в наступивших сумерках.

Больше я её не видел ни разу, хотя искал по всей Ялте и всегда, завидев цыган, устремлялся к ним навстречу.

Один раз, старая, с дымящей трубкой в руках цыганка, сама меня остановила и сказала:

– Не ищи её генерал, не надо. Это судьба твоя с тобой говорила. И встретилась с тобой. А искать её не надо.

И часто я с той поры, а был в Ялте ещё дней десять, чувствовал на себе взгляд пронзительных и красивых глаз моей гадалки.

Но когда я шёл к ним навстречу, словно мираж, словно дымка истаивали они в людской толпе и невыразимая грусть при этом наполняла моё сердце.