«Дорогой друг!
Я только что расстался с вами, говорил, держал вашу руку в своей, — и пишу!
Мальчишество! Нет!
На бумаге я чувствую себя свободнее, я не связан, я не стеснён.
Объяснение в любви в наше время может быть только между двумя людьми, которые никогда ничего не читали, ни разу не были в театре. Они могут говорить именно то, что чувствуют, выражаться именно так, как они чувствуют.
Мы, остальные, мы отравлены литературой, отравлены театром.
Мы боимся сильного слова, громкой интонации, боимся жеста.
— Не вышло бы книжно.
— Не вышло бы театрально.
Как, например, сказать:
— Я вас обожаю.
„Обожаю“, это — книжно. Это из романа!
Но как же сказать иначе, если я вас, действительно, обожаю? Не люблю, а именно обожаю, обожаю, обожаю. Если вы для меня божество, на которое мечтами молится моя душа.
Упасть на колени, когда всё ваше существо требует этого?
— Это театрально.
Мы связаны по рукам и ногам книгой и театром.
Мы объясняемся в любви, спеленатые, боясь сделать жест. Мы говорим плоские, банальные, серые, бесцветные, будничные слова тогда, когда хотели бы говорить слова горячие, как пламень, как лава.
На бумаге этого нет.
Здесь я свободен.
Я не должен следить за своими интонациями. Я могу смело говорить то, чего не решился бы сказать вслух, потому что это „громко“.
Я могу сказать, что я обожаю, обожаю вас, что я молюсь на вас, что вы моё божество, и единственное моё божество!»