Крымские тетради

На побережье была уже весна. Ослепительно сверкало солнце. Выдвинувшись далеко в море, темнело исполинское туловище Медведь-горы. Через несколько дней эта группа вернулась благополучно, с трофеями. В первую минуту мы даже растерялись, пораженные необычным видом наших партизан: они стояли в строю в немецких, мышиного цвета шинелях, в сапогах, в пилотках с наушниками.

Путаясь с непривычки в длинной шинели, ко мне подошел бородач и, пытаясь доложить по форме, громко выкрикнул:

- Товарыш начальник Пьятого району! Товарыш командыр! Фу, заплутався... 3 задания прыйшлы, побыв фашистов цилых симнадцать штук...

От деда пахло тонкими духами.

- Фашисты, видать, холеные?

- А як же? Оцэ вам подаруночек, - Кравченко достал из кармана флакон.

Большой путь совершили эти духи. Думал ли француз фабрикант, что его парижская продукция окажется в кармане старого лесника и хозяина крымских лесов Федора Даниловича Кравченко?

Группа Черникова уничтожила немцев из особой команды тайной полевой жандармерии. Той самой, которая участвовала в карательных операциях в районе Чайного домика.

Партизаны принесли два офицерских удостоверения, четырнадцать железных крестов, пятнадцать автоматов, семь пистолетов, двенадцать пар сапог, десять комплектов обмундирования, а главное - карту карательных операций на яйле.

В лесу становилось теплее. Под соснами снег сошел, стало сухо. Немного ниже нашей стоянки, под горой Демир-Капу уже виднелись черные пятна талой земли.

Однажды вечером к нам пришел Иван Максимович Бортников. Он был все такой же, разве усы стали длиннее да под глазами углубились складки.

Я усадил своего старого командира рядом с собой, с радостью жал его костлявую руку.

- Что нового, Иван Максимович?

- Вот читай, там и есть новое, - он передал мне приказ командующего.

Отряды Пятого района вливались в Четвертый. Мокроусов назначал меня командиром объединенного района.

- А комиссар? - сразу вырвалось у меня.

- В другой бумажке сказано.

Мартынов - комиссар Центрального штаба - отзывал Виктора Никитовича Домнина в свое распоряжение.

Новость меня опечалила. Сжился, сработался, сдружился я с Домниным.

С болью прощались с Виктором Домниным и другие партизаны. По такому случаю мы зарезали трофейную овцу. На столе стояли ром, вино - трофеи, принесенные партизанами из последних рейдов.

Дед Кравченко сидел рядом с комиссаром. Повеселевший от рома, он что-то рассказывал.

- А здорово врешь, дед! - подзадоривали его ребята.

- А як же! Бильше всьего брэшуть на вийни и на охоти. А я вроди и военный и вроди - охотнык. Так мэни и брэхать до утра...

Потом пели. Комиссар читал стихи. Хорошо читал! С каким наслаждением слушали мы Пушкина, Лермонтова! Дед от удовольствия покряхтывал. Когда же Домнин прочел строки:

...Кто вынес голод, видел смерть и не погиб нигде,

Тот знает сладость сухаря, размокшего в воде,

Тот знает каждой вещи срок, тот чувствует впотьмах

И каждый воздуха глоток, и каждой ветки взмах...

дед даже привстал, воскликнул:

- Цэ ж про нас!

Ушел Виктор в далекие восточные леса - там теперь Центральный штаб.

Как мне его потом недоставало!

Стою на тропе, кого-то жду. "Кого же?" - спрашиваю себя. Да комиссара... Вот он покажется из-за дерева, высокий, в шлеме, высморкается, скажет: "Опять простудился".

Где он?

Недавно узнал: он вроде своеобразного секретаря парткома всего партизанского движения. На плечах - партийная работа в отрядах. Трудное дело! Шагать, шагать по Крымским горам...

"Мы ехали шагом, мы мчались в боях... И "Яблочко"-песню держали в зубах. И песенку эту поныне хранит трава молодая - степной малахит..." эти светловские строчки сопутствуют мне до сих пор. И всегда помню, что услышал я их о,т Виктора Домнина, нашего комиссара.

38

Мы в заповеднике. Здесь край партизанский, живой.

Но связи с Севастополем по-прежнему нет. Кто заменит радиста Иванова?

Радисты нашлись, но никто не знал, на какой волне наш Иванов связывался с городом, каким шифром вел передачу.

...Севастополь ничего не понимал: была связь - и нет ее! Ждали сутки, другие, секретарь обкома партии Меньшиков то и дело заглядывал в аппаратную. Наше молчание было необъяснимым - ведь никто в городе не знал, что мы на ледяной яйле оставили радиста.

Эфир упорно молчал.

Терлецкий, подлечившийся, помолодевший, ожидал назначения в пограничную часть. Он уже побывал в гостях в полку майора Рубцова. Его обнимали, тискали, поздравляли. Рубцов обещал выхлопотать его на службу, в свою часть...

Как-то Терлецкого срочно разыскали и привели прямо в кабинет Меньшикова. Секретарь обкома без обиняков заявил:

- Беда, Александр Степанович. Что в горах случилось, не знаем, но связи с отрядами нет.

- Как это нет? - ахнул Терлецкий.

- Горы молчат. Ушли отряды в заповедник и молчат. Вот так, Александр Степанович.

- Ясно...

- Мы высадим вас и двух радистов. Все уже готово.

...Поднялись к дороге. Терлецкий и два радиста. Терлецкий прислушался. Тихо.

- Пошли, - шепнул и побежал через дорогу. За ним радисты. Он в кизильник, на тропу и тут... взрыв! Наскочили на секретную мину. Радисты погибли. Терлецкий упал без памяти.