Крымские тетради

— Дед! Стой! — остановил его человек с автоматом.

— Кацо, не бойся!

Повели деда по тропке в шалашик. Навстречу крепкий мужик черноглазый, черноусый и с окладистой красивой бородой. Он с места:

— Знаешь, где Македонский?

— Откуда мне-то знать?

Петр Гвалия — это был командир загадочной группы — не стал мешкать, а быстренько написал записку и отдал деду:

— Передать Македонскому.

— Да ты что! Я мирный человек.

— Хорошо. Можешь уважить? Придет в село партизан — вручи. Не придет сожги!

Через день записка — у Македонского.

Оказалось, что эти бойцы были завербованы немцами в концлагере. Согласились только для того, чтобы при первом же случае податься в лес. Так и поступили.

Вот это и доказывал Гвалия, бывший майор Красной Армии, Македонскому.

— Убеди, что так! — коротко заявил Михаил Андреевич.

— Приказывай!

Рейд майора Гвалия по тылам — нож в фашистскую спину.

Идет рота как рота — в немецкой форме и при оружии. И вдруг она бьет «по своим».

Гвалия и его партизаны очистили многие предгорные села от оккупантов.

Жили весело — с музыкой, пляской.

Славный был отряд. Сам майор Гвалия погиб в решающих боях за Крым.

Когда наши войска плотно обложили Крым с суши, высадили под Керчью десант, в лес двинулись селами стар и млад. Отряды вырастали, как боровики после теплого предосеннего дождя.

Сперва в заповедных лесах сформировалась бригада под командованием Македонского, но через месяц бригад было уже три. Так родилось знаменитое Южное соединение с тысячами партизан и пятитысячным тылом гражданского населения.

Снова, блеснул талант Михаила Андреевича. Он понял: главная слабость соединения — его гражданский тыл. Фашисты нацелятся именно на него: почти каждый второй партизан имел в тылу семью.

Македонский выделил тылу наиспособнейших организаторов: Бережного, Шмелева, Рябошапку, Минько…

Не было дня, чтобы лично не проверил: а как тыл? Думал о тыле укрепляя все соединение.

В решающих боях все то сказалось и на пользу леса.

Бывший рядовой бухгалтер стал не только воином, но и политиком — как требовала обстановка.

Разве не дальновидная политика — случай с карательным отрядом Раимова?

А случай вот какой.

Раимов — палач. Но Раимов — трус. Чувствуя, что его хозяева близки к гибели, он мечется в поисках выхода из положения. Он готов предать не только своих подчиненных, но даже и отца родного, только бы уцелеть самому.

Однажды Селимов отвел Македонского в сторону.

— Важный разговор, командир. Братья Раимовы просятся в лес!

Македонский ошеломленно посмотрел на комиссара.

— К нам просится весь Коушанский гарнизон с оружием. Братья в Коуше.

Коуш! Мы с Михаилом Андреевичем штурмовали его, жгли… Наш ночной бой, наши убитые…

— Принять коушанцев в лес? Да против этого восстает все, все…

— Но не спеши, не спеши… Они хотят искупить вину перед Советской властью, перед партизанами? Они готовы заплатить кровью? Так пусть платят, черт возьми!

Люто ненавидимый партизанами коушанский гарнизон полицаев был принят в состав соединения в качестве самостоятельного отряда. Ему было сказано: докажите, что на деле хотите смыть с себя позор.

И коушанцы старались… Да, да, старались… Рослые, сытые, в немецкой форме, отлично вооруженные, шли на дороги под Бахчисарай и громили автоколонны фашистов.

Братья Раимовы несли обыкновенную партизанскую службу, никого из них ни в чем не упрекали, хотя заслуживали не только упрека… Но цену им знали: руки их обагрены кровью советских людей.

Выдержка, выдержка, она не менее важна в политике, чем в засаде.

…Древняя седловина Басман-горы.

Македонский и Раимов-старший.

Два майора — советский и фашистский, два врага. Сильные, здоровые, умеющие повелевать.

Один из них — бывший бухгалтер, а другой — бывший агроном.

Оба потомственные крымчане. Но один с народом, другой с фашистами.

— На что могу надеяться? — спрашивает Раимов.

— На самого себя. Прояви себя в бою — народ, подумает.

— Он не простит меня.

— Он все взвесит.

— Почему тебе везло, Македонский?

— Сам подумай.

Раимов срывает с френча немецкие награды, погоны:

. — Возьми!

— Они не стоят и пуговицы от моих штанов!

— Когда ты меня расстреляешь?

— Никогда!

— Что же ты со мной сделаешь?

— Одного я тебя в лес не возьму. Приведешь батальон — разговор продолжим.

— Это смягчит мою судьбу?

— Еще не знаю.

— Хорошо. Батальон завтра будет здесь! — Раимов удалился.

И отборный карательный батальон, надежда немцев, — в нем не меньше десяти — двенадцати палачей, которых надо было расстрелять без промедления, — явился в распоряжение Македонского в полном составе.

Раимов — фашистская птица высокого полета, его необходимо сохранить для военного трибунала.

Раимову дали возможность «выслужиться»… И он старался. Раимовские головорезы в эсэсовской форме выкатывались из леса на автомашинах и били, били чистокровных немцев на многих крымских дорогах.

Одно только было странным — круговая порука раимовцев, Они готовы были выполнить любой приказ, но зажали рты, будто языка лишились.