Крымский излом. Часть 4 (СИ)

– Сколько женщин и детей было расстреляно, повешено, сожжено заживо согласно этому приказу? – с ненавистью произнес русский майор. – Сколько советских военнопленных было убито и замучено, согласно приказу «о комиссарах» и «Распоряжения об обращении с советскими военнопленными»? И после этого вы требуете, чтобы с теми, кто убивал, грабил, насиловал, обращались согласно Женевским конвенциям?

Генерал Шмидт опустил голову и замолчал. Ему было нечего сказать в ответ. Действительно, наступило время расплаты за все содеянное. И спрос у победителей будет строгий…

19 мая 1942 года. Орловская область, посёлок Богородицкое,

Эрнест Миллер Хемингуэй, журналист и писатель.

Над изумрудной зеленью полей между серебряным кинжалом реки и чащей векового соснового леса светило яркое солнце поздней русской весны. Высоко в синем небе пели жаворонки, а вокруг нас порхали разноцветные бабочки.

А по проселочной дороге, пролегавшей параллельно реке, шла колонна немецких военнопленных под конвоем нескольких разновозростных мужчин в штатском, вооруженных винтовками. «Хозяева мира» победоносно прошагавшие через всю Европу выглядели довольно потрепанно и уныло. И я не преминул сделать несколько снимков своей верной Лейкой. Американским читателям такое зрелище должно понравиться.       Плохие парни всегда получают по заслугам.

– Партизаны, – пояснил мне мой переводчик Александр, кивнув в сторону конвоиров.

На обочине дороги стояла полевая кухня, от которой очень вкусно пахло едой. Рядом с ней расположились дюжины полторы хорошо вооруженных солдат в необычной для русских пятнистой форме, из-под которой выглядывал клинышек полосатых тельняшек, и еще примерно с десяток партизан. Чуть в стороне, в тени деревьев, прикрытые маскировочными сетями, стояли две русских боевых гусеничных машины, вооруженных длинноствольными скорострельными пушками.

– Это американский журналист, товарищ Хемингуэй, – сказал Александр повару, и показал ему своё удостоверение и мой пропуск. Как это ни странно, я понял все сказанное им, ведь я здесь в России уже не первый день.

Повар сразу заулыбался.

– Антифашист? – спросил он.

Не дожидаясь переводчика, я ответил, – Spain. Испания...

– Но пасаран! – улыбнулся повар и добавил что-то еще, чего я не понял. Переводчик достал два котелка – свой и мой, выданный мне русскими. Повар положил еды и мне, и Александру. Мы подошли к сидевшим на поваленном дереве солдатам. Те сразу подвинулись, и мы с Александром присели рядом.

Их было двое – высокий, широкоплечий мужчина в пятнистой форме, с переброшенным через плечо русским штурмовым автоматом, и его маленькая копия – такой же белоголовый, с такими же как у его спутника серыми глазами и с таким же курносым носом. Лет, ему, наверное, было не больше двенадцати. Мальчик был одет в длинную холщовую рубаху и штаны – казалось бы, вполне обыкновенный деревенский мальчуган, если бы не немного потускневшая медаль у него на груди.

Я представился, – Эрнест Хэмингуэй, антифашист, американский писатель и военный журналист.

– Сержант Всеволод Асеев, – ответил старший, – А это мой младший брат Иван.

– Расскажите, пожалуйста, немного о себе? – попросил я у них через переводчика, – моим американским читателям будет очень интересно узнать историю простого русского солдата.

– А что уж им рассказывать, – смущенно улыбнулся он. – Я-то сам из Богородицкого – вот из того самого посёлка. – И он вытащил из кармана своей пятнистой куртки и передал мне тщательно завёрнутую в газетную бумагу фотографию.

На ней я узнал Всеволода, и совсем ещё молодого Ивана. Кроме того на фото ещё были две девочки, возрастом, наверное, чуть помоложе Всеволода, и мужчина и женщина постарше – скорее всего, его отец и мать. Они стояли на фоне красивого бревенчатого дома с резными оконными рамами. Мне уже рассказали, что здесь их называют «наличниками». Перед домом росла цветущая вишня.

– А где ваш дом? - спросил я.

– А вот он, – и Всеволод показал мне рукой на пригорочек, покрытый зарослями каких-то высоких растений с розовыми цветами, из-под которых виднелись несколько обуглившихся кусков дерева. Перед ними я увидел обгоревший пенёк – наверное, это то, что осталось от той вишни.

– Пожар? – спросил я.

– Немцы сожгли, – хмуро ответил Всеволод.

– А где ваши отец, мать, сёстры? – продолжал спрашивать я.

– Отец сразу после начала войны пошёл в военкомат, – ответил он, –- Через месяц пришла похоронка – мне мать успела написать, он погиб под Вязьмой. А осенью сюда пришли немцы. Напились, вломились в избу, изнасиловали и убили и мать, и сестёр, а потом подожгли дом. Вот, Ване еле-еле удалось убежать, после чего он и прибился к партизанам.

– А медаль у тебя за что? – спросил я Ваню.

– Всем давали и мне дали, – немного смущенно сказал тот.