Танковый батальон той же бригады обошел Гатчину по объездной дороге и сейчас движется по Киевскому шоссе навстречу авангарду 157-й дивизии. Сражение было выиграно, командование противника явно потеряло управление войсками и не предпринимало каких-либо осмысленных действий. Восемнадцатая армия вермахта, утратив штаб и интендантскую службу, прекратила свое существование как боевая организованная единица, превратившись в десятки окруженных и изолированных друг от друга групп, капитуляция которых была лишь вопросом времени.
Часть 3. Заря победы
Присутствуют:
– Мой фюрер, – дрожащим от волнения голосом сказал Кейтель, – сегодня днем была окончательно потеряна связь с двадцать восьмым армейским корпусом. Последнее сообщение, полученное нами в час дня, гласило, что со стороны Гатчины к Ульяновке подходят русские тяжелые танки. Потом связь прервалась. Мы предполагаем, что генерал артиллерии Херберт Лох и его штаб геройски пали в бою за рейх. Никаких достоверных данных о том, что командование корпуса попало в плен, у нас нет.
– Кейтель, что это! Разгромлена еще одна моя армия, а вы говорите об этом так, будто потеряли на улице ваш кошелек, в котором пусто, как и в вашей голове! – Гитлер орал и брызгал слюной. – Как вы вообще могли пропустить очередное успешное наступление большевиков?! Как вообще такое могло случиться?! Еще три дня назад вы уверяли меня, что в недельный срок восстановите положение под Псковом. А теперь сообщаете, что большевики не только сняли осаду с Ленинграда, но и уничтожили две наших армии! Две армии ветеранов, прошедших Польшу, Францию, летне-осеннюю кампанию в России! Вы понимаете, чем нам грозят такие невосполнимые потери в солдатах и офицерах, уже имеющих боевой опыт? Молчите, Кейтель?! Вам нечего сказать! Сколько мы уже безвозвратно потеряли наших солдат с начала русской кампании?
– Примерно около миллиона солдат и офицеров, мой фюрер, – заметил Гиммлер, мрачно нахохлившийся за столом, словно сыч, – причем большая часть этих потерь пришлась на период с декабря прошлого года по настоящий момент.
Гитлер резко обернулся.
– Да, Генрих, ты прав, мы действительно понесли большие потери. Необъяснимо большие. Ты можешь что-либо еще сказать по этому вопросу? Ведь мы не просто терпим поражения – каждое наступление русских стоит нам одной, а то и двух армий!
Гиммлер, как талантливый актер, немного помолчал, подчеркивая драматизм ситуации.
– Мой фюрер, с контрнаступлением русских под Москвой мне уже все понятно. Там мы просто зарвались, как наши генералы, шагавшие победным маршем на Париж в ту войну. Как и французы в четырнадцатом, русские подтянули последние резервы и начали контрнаступление, отбросив наши войска примерно на столько же – на сто километров. Не нужно было тогда рваться к Москве из последних сил, и все было бы нормально.
Мы, немцы, всегда побеждали, опираясь на тщательную подготовку и точный расчет. Войска в обороне в землянках и блиндажах куда лучше переносят холод, чем те же солдаты, находящиеся в чистом поле. Лично побывав на Восточном фронте, я понял, что такое Россия и как жестока и беспощадна к нам, немцам, эта суровая холодная земля. Немецкие солдаты, сражающиеся там за будущее нашего рейха – настоящие герои.
– Продолжайте, Генрих, – кивнул Гитлер, – а вы, Йозеф, слушайте внимательно. Ведь именно вам придется объяснять германскому народу, как и почему так обгадились их генералы.
– Мой фюрер, – сказал Гиммлер, – я не армейский офицер и не имею опыта командования войсками. Поэтому как только я был назначен командующим группой армий «Центр», то сразу начал подбирать себе нужных специалистов. Разумеется, мой фюрер, все офицеры, привлеченные мною для сотрудничества, являются стопроцентными арийцами и преданными идее национал-социализма членами партии. При этом все они начали свою службу с нижних чинов и понимали то, что не всегда понимали титулованные ничтожества, кичащиеся своим происхождением. Сказать честно, мне не хотелось разделить судьбу Манштейна, Клейста или несчастного Гота.
– Почему вы называете его несчастным, Генрих? – заинтересованно спросил Гитлер.