Крымский излом: Крымский излом. Прорыв на Донбасс. Ветер с востока

И чего мне только не доводилось делать в жизни! Хотя Буденновск и Беслан вроде обошлись без моего участия, в Кизляре был, но уже после бегства оттуда Радуева. Хотя то, что происходило там, больше всего в нашем времени подходит под определение фашизм. А тут весь Крым – один большой Беслан. Нацизм – это людоедство, поставленное на индустриальную основу.

Не успели мы проводить в Москву Санаева и двух наших связистов, как на связь с Саками вышел полковник Бережной. И конечно же, обрадовал новостью о моем назначении руководителем комиссии по установлению и расследованию фашистских злодеяний. Товарищ Василевский, перед самым его отлетом в войска, добавил в название комиссии слова «чрезвычайная государственная» и как представитель ИВС выписал мне вызывающий почтение у предков мандат. С такой бумагой уж тыловых начальников я мог вертеть в любой позе, лишь бы на пользу дела. Хорошо хоть в Керчь ехать не надо, на Багеровский ров смотреть, там наверняка уже свои чекисты этим делом занимаются.

И вот первый вызов в женский лагерь военнопленных под Бахчисараем. Первый, потому что в Евпатории и Саках и без нас все запротоколировали. В лагере есть выжившие, поэтому в чрево вертолета бойцы из комендантской роты торопливо забрасывают стопки шерстяных одеял. Вылетаем в таком составе: ваш покорный слуга, съемочная группа телеканала «Звезда» – журналистка и оператор, доктор Сидельникова из состава госпиталя МЧС. На месте приказано привлечь к сотрудничеству старшего лейтенанта Борисова из разведки Черноморского флота.

Подлетаем, дверь в кабину пилотов открыта, через нее как на ладони виден сам лагерь. Наша Ирочка подобралась, как кошка перед прыжком, и я ее понимаю. Если бы этот материал можно было переправить обратно в 2012 год, он бы позатыкал чьи-то не в меру раскрытые рты про добрых немцев и ужасных русских чекистов. Помнится, все некий свидомый из Львива Грыц Нигилюк старался, про «доброго пана Хитлера» распинался.

Вертолет идет на снижение. Сейчас приземлимся.

Мы сели на плац – немцы его называют аппелем – перед бараками, спускаемся на грешную землю. Ого, а старлей-то знакомый, мы с ним той ночью в Евпатории пересеклись. Козыряет:

– Здравия желаю, товарищ… – ну да, мы, как всегда, без знаков различия.

– Капитан, товарищ старший лейтенант, – помогаю ему я, – капитан Тамбовцев Александр Васильевич. Товарищ Борисов, доложите обстановку на настоящий момент.

В ответ он мне протягивает тетрадку, в которой карандашом, аккуратным ученическим почерком записаны фамилия, имя, отчество, звание и должность в РККА. Если есть, то и возраст… Почти в половине случаев вместо должности стоит сокращение «ЧСКК». Напрягаю свой могучий ум и получаю – «член семьи красного командира». Да и остальное, мягко сказать, зашифровано. Например, «вв 3р» означает – военврач 3-го ранга, «в. ф-р» – военфельдшер, «м-с» – медсестра, «с-н» – санитарка…

– Пять человек немцы убили во время освобождения лагеря, – печально сказал Борисов, – пока вы летели – еще двое умерли… Перед самым освобождением немцы обстреляли бараки с вышек из пулеметов, – старлей смотрит куда-то мне за спину и краснеет.

Что же ты краснеешь, седой мальчик, старший лейтенант Петя? Оборачиваюсь. Ага, причина понятна, наша Ирочка тут как тут. Она бы и каблучками поцокала для вящего эффекта, но не ходят в поле на каблуках. Обычные резиновые сапоги, заляпанные грязью. Подходит, стаскивает варежку и, очаровательно улыбнувшись, сует ему свою узкую ладонь, представляется:

– Ирина Андреева, корреспондент «Красной звезды». Товарищ старший лейтенант, расскажите, как все было?

Мой старый знакомый по кавказским делам, оператор Андрей Романов, возвышаясь за ее спиной с видеокамерой, вообще вводит бедного юношу в ступор. Есть такой эффект камеры, который заставляет некоторых людей замирать, подобно кролику перед удавом.

– Подожди, Ириша, – отмахиваюсь я от корреспондентки, одновременно делая Андрею знак прекратить съемку, – одну минуту, сейчас мы со старшим лейтенантом разберемся с делами насущными…

Я поворачиваюсь к старлею, тот потихоньку отходит от гормональной атаки.

– Значит, так, товарищ Борисов. Вопрос первый: в вертолете доктор, у нее носилки, всех тяжело- и среднераненых немедленно к машине. Они в первую очередь улетят в госпиталь обратным рейсом. Кроме того, там в машине полторы сотни одеял, надо бы раздать их женщинам – на улице не месяц май.

Лицо у Борисова светлеет, и он кивает уже вполне осмысленно.

– Еременко!

Откуда-то появляется старшина, и старший лейтенант вполголоса объясняет ему задачу. А старшина сообразительный попался. В одну сторону к баракам на носилках понесли стопки с одеялами, в другую – раненых женщин. Одна из них совсем девочка, шестнадцать лет, дочь командира. Куда ранена – не видно, завернута в одеяло с ног до головы, но лицо бледное – ни кровинки. Минут через тридцать они уже будут в госпитале МЧС, развернутом в здании санатория имени Ленина.

Убедившись, что все идет как надо, я поворачиваюсь к старшему лейтенанту Борисову.