— Утро 27 февраля и для меня началось с телефонного звонка примерно в 5 утра с предложением срочно приехать в крымский Главк МВД. А уже там от коллег я узнал, что здания парламента и правительства Крыма ночью захвачены неизвестными, и я был абсолютно уверен, что это наши крымские ополченцы. Потому что, во-первых, эти люди представляли собой определенную силу, а во-вторых, у нас было понимание, что ситуация никем не управляется, и можно было предположить, что, посмотрев по телевизору на происходящее у стен крымского парламента, те, кто 23 февраля записался в ополчение и выразил готовность отстаивать Крым, в том числе и с оружием в руках от бандеровцев, смогли мобилизоваться и перешли к активным действиям. По крайней мере, мы на это очень рассчитывали. Чтобы выяснить, так ли это, нужно было начать с ними переговоры, которые вызвался провести Анатолий Могилев. Но с премьером эти люди отказались даже разговаривать, а Владимиру Константинову и членам президиума предложили вернуться в парламент и приступить к работе, то есть провести ту сессию, которая не состоялась накануне.
Мы приехали в Верховный Совет и по битым стеклам прошли в здание парламента через внутренний двор, где накануне пролилась кровь, еще валялись разбросанные шины и стояли фанерные щиты, которые играли роль заграждения. Здесь мы и увидели тех, кого позже назовут «вежливыми людьми».