Крымское ханство в XVIII веке

Но все старания Девлет-Герая удержать за собой власть не могли иметь благоприятных результатов, ибо в самом татарском населении не стало прежней разбойничьей отваги, веры в безнаказанность каких-либо враждебных России деяний, да и сохранение прежнего государственного строя не составляло теперь чего-либо дорогого для сердца татарина. А потому заслуживает полной веры такое донесение Темир-Газы-мурзы: «Хотя и разосланы во все стороны люди записывать из народа войска, но чернь не соглашается». Не лишены правдоподобия и показания некоторых конфидентов, как они называются в документах, о происходившем в Крыму. А они показывали, что когда Девлет-Герай старался собрать войско, то все мурзы отказали ему в этом, не желая подвергать свои семьи несчастьям войны. А Абду-ль-Вели-паша будто бы сказал публично хану: «Хорошо вам, что вы имущество свое убрали на судна, и сами с некоторыми готовы; но мы отечество свое оставить не намерены». Кроме того, конфиденты показали еще вот что: «Касательно же… фетвы или законного запрещения быть им вольными, то область, не уверяясь ею, приказала духовному муеддину-эфендию смотреть в книгах, законно ли то… почему духовный сей сказал, что закон дозволяет, и больше потому, когда не сильны делать сопротивления». Это значит, что грамотный мусульманский причетник напомнил татарам о существовании известного мусульманского правила, по которому «власть принадлежит сильному» — «Альхукму лиман галяба», — правило, которое теперь очень было кстати для крымцев, тяготившихся своим положением и не видевших никакого из него выхода.

Тщетные мечты Девлет-Герая главным образом питались в нем двусмысленным поведением Оттоманской Порты. Очаковский житель Мустафа-ага, посланный вместе с курьером верховного везиря к хану, сообщил русским, что «хан до получения письма везирского был несколько сомнителен, а по получении оного оказывался в веселом виде и утверждал в народе, будто пишут к нему о Шагин-Гирей-хане, что он вероломный, так если кто его пожелает, тот почтется за отрицателя от закона».

Между тем татары, то есть, лучше сказать, сам же Девлет-Герай под именем крымского общества, сообщал князю Прозоровскому такого рода вещь: «Нам же и от Порты Оттоманской чрез прибывшего татарина с письмами объявлено, чтоб наблюдать вечный и ясный трактат между двумя дворами, не делая ни на волос ему противного, и чтобы всегда его почитать, старание ими употреблено будет…» Значит, турки прямо обнадеживать татар не смели, а все-таки прибегали к обычной системе сманивать их намеками и обещанием дипломатических проволочек, которыми они всегда любили затягивать международные вопросы, требующие немедленного практического разрешения. Ими ожидался какой-нибудь благоприятный случай к тому, чтобы возвратить статус-кво в Крымском ханстве. Недаром какой-то французский лекарь, приехав в Кафу, рассказывал, «что в Порте квартируют янычара, показывая… объявить войну России, о чем и многие уже говорили, предрассуждая о недолгом ханствовании Шагин-Гирея».

При всем том, однако, когда несколько человек из крымских начальников отправились «к турецкому султану с ис-прошением, чтобы оставлены были под державою хана Девлет-Гирея, а из-под власти Шагин-Гирея были освобождены», то султан, узнавши о цели их прибытия, «не только чтобы просьбу принять мог, но ниже допустить до себя не позволил», так что они «отправились по-прежнему в Крым» ни с чем.