Крымское ханство в XVIII веке

Эта затея — завести регулярное войско — уже давно была в помышлении Шагин-Герая, но он скрывал ее от Прозоровского, который, однако же, прознав об этом, старался внушать ему, что «сие его предприятие с нынешним положением несоразмерно» как по финансовому состоянию, так по несуществованию нужных для этого людей и, главное, по несогласности этого с духом народа, который, «сего пуще всех бед страшась, готов всякий раз к новому возмущению, да притом и Порта при начале сего дела откроет себе лучшие следы к взволнованию противу его всей татарской нации».

Но Шагин-Герай не обращал внимания на эти внушения. Прозоровский, рассуждая о причинах бунта, говорит про татар: «Все они до бесконечности огорчены странным и диким с ними поступком своего хана Шагин-Гирея, который, не щадя никого, всех их пренебрегал и никогда ничьим полезным советам не внимал, даже до того, что и я сколько ни старался, посещая его наедине, чрез переводчика часто уговаривал, чтобы он остерегался и побольше их ласкал, опасаясь впредь от такого пренебрежения всегда опасных последствий, но он вместо того, не слушая, умножал еще свои ко всем грубости, и, наконец, до того довел все правительство, что они только ему потакали, а искренно никто ничего не говорил… Доказал он довольно, что не достает в нем… проницания, и знания управлять людьми он не имеет, а много малодушия. Собрание войск веселило его как малого ребенка…, а во время такого смутного положения совсем нерешителен и отчаян». Не лучше Прозоровский отзывался позже и о других распоряжениях Шагин-Герая, которые раньше, впрочем, называл «изрядным учреждением». В рапорте своем от 9 декабря 1777 года он пишет: «Я с ханом хотя и не имел никогда никакой распри, но советы мои, которые, всегда следуя высочайшей воле, подавал ему, не были приятны и оставались без всякого внимания; он слепо следовал своей предприимчивости и разом такие откупы сделал, что совсем ограбливал народ, и генерально целую область на себя подвинул, ибо сверх взимаемой им десятины, которую один только Крым-Гирей брал, не волен у него ни один мужик в деревне убить скотину, кроме откупщика; также на откуп отданы ножи, хлеб и прочее… покупая, например, четверть хлеба по рублю, продает через откупщиков по полтора рубли». В конце же декабря Прозоровский, отчаявшись в пригодности Шагин-Герая, восклицает в рапорте к Румянцеву: «Осмеливаюсь вашему сиятельству нижайше представить, что когда он во столько лет до сих пор не мог никого там прямо преданным себе сделать, то сомнительно, чтоб и впредь предуспел в сем». Таков-то был кандидат на ханство, выставленный и поддерживавшийся русской мощью. Неудивительно после этого, что возмущение, Гнездясь главным образом в Карасу-Базаре, разветвлялось во всех направлениях по всему Крыму. Татарская конница иногда бросалась на наши отряды «с такой фурией», как никогда не видывали, и хотя татары везде несли огромный урон и были побеждаемы нашими войсками, «однако, — писал Прозоровский, — все еще не вижу я конца сему возмущению».

Соловьев говорит, что будто бы в начале бунта татары напали на Шагин-Герая и что он раненый ушел из Бакче-Сарая и куда-то на время скрылся, а все бывшие при нем мурзы были перебиты, причем у русских убито до 900 человек. Но из опубликованных ныне документов не совсем подтверждаются сведения, добытые почтенным историком. Раны Шагин-Герай не получал никакой, а преспокойно повсюду рассылал к татарам манифесты с оповещением, что «он из них как ныне и впредь никогда войска на теперешнем основании набирать не станет, оставляет их на старинном обряде с тем, что разве бы когда нужда потребовала, но и то собирать их будет по-прежнему; тож всех бежавших в преступлении их прощает, только бы они возвратились в свои домы и жили спокойно». Но бунтовщики не поддавались ни на какие увещания. «Ибо они жестоким его тиранством так все озлоблены, что, посланным говорили, только и требуют его с первейшими мурзами и чиновниками в свои руки; а ежели их не получат, то лучше хотят до последнего человека пропасть, нежели покориться хану». Хан и его правительство, по донесениям Прозоровского, имели свое пребывание при главном русском военном отряде, состоявшем под командой князя. Что же касается потерь в наших войсках, то о них не имеется точных данных; но, судя по минорному тону, в котором Прозоровский описывает Румянцеву трудность своего положения ввиду того, что он «никогда не воображал себе такого сильного в сей земле возмущения», по тому, что он просит себе подкреплений, а также по упрекам, делаемым Румянцевым Прозоровскому в нецелесообразности некоторых его распоряжений, надо полагать, что русским войскам татары причинили немало урона, тем более неприятного, что, по убеждению Румянцева, «татарского вооружения на свете нет хуже».