Описывая отрешение и ссылку Мюрад-моллы, турецкие историки как-то глухо говорят о причине этого гонения, ссылаясь на его гордость и неуживчивость; про заточение же ханских послов вовсе умалчивают. Но в Порте еще оставались такие влиятельные лица мирной партии, как Абду-р-Риззак-Багир-эфенди, который один взялся уладить дело с нашим резидентом Стахиевым и действительно уладил. Выработанные ими в Айналы-Каваке условия конвенции были подвергнуты рассмотрению общего государственного Дивана, одобрены им и окончательно редактированы согласно взглядам садразама и других сановников Порты, которым ужасно не нравилось выражение, что Шагин-Герай вечно, то есть пожизненно, признается ханом, и они настояли на исключении этого выражения, как могшего привести к новым пререканиям. Конвенция эта, по-турецки «Айинэли Кавак танкых-намэси», заключает в себе 9 статей, разъясняющих некоторые сомнительные пункты Кючук-Кайнарджийского договора. Россия согласилась на то, чтобы татарские ханы по избрании их присылали депутатов с махзарами известной формы для испрошения духовного благословения на ханство от султана как верховного калифа; а Порта обязалась беспрепятственно выдавать хану благословительную грамоту и не вмешиваться во внутренние распоряжения хана ни под каким предлогом. Обе державы взаимно обязались не принимать никаких мер без предварительного между собой соглашения в случае какого-нибудь недоразумения насчет татар. По четвертому пункту конвенции Порта обязывалась признать Шагин-Герая ханом под условием удаления русского войска за Орскую линию и присылки со стороны хана и татарского народа новых депутатов с махзарами в установленной форме.
Заключение этой конвенции совершалось быстро, без проволочек и к общему на первый случай удовольствию обеих сторон. Через четыре месяца произведен был торжественный обмен ратификаций. Официальные участники при заключении конвенции получили щедрые подарки, не исключая даже и французского посла Сен-При. Абду-р-Риззак произведен был в реису-ль-кюттабы вместо Омар-Вахыда-эфенди.
Россия была довольна заключением этой конвенции, если судить по той щедрой награде, какая пожалована была императрицей Стахиеву за его хлопоты — 10000 душ крестьян в Белоруссии. Правда, Порта и тут схитрила, оставив в договоре про запас крючочки, за которые она потом некоторое время цеплялась, по какому поводу императрица писала Стахиеву: «Справедливое негодование возбуждает такое Порты шильничество и вероломство».
Что же касается Шагин-Герая, то можно было наперед предвидеть, что он не будет доволен условиями конвенции, хотя и в не такой мере, как это оказалось на самом деле. Румянцев, сообщая в апреле 1779 года Константинову, резиденту при хане, известие о подписании конвенции и прилагая копии с конвенции и декларации татарам, а равно «точные копии для сообщения хану с пиес относительно его признания и об отправлении по сему случаю от хана к султану грамот, и от правительства (крымского) махзаров», присовокупляет следующее свое соображение для руководства Константинова: «И как заключить можно, что хан, по известному превосходному его проницанию, при лучших истолкованиях магометанских духовных обрядов, может ощущать притеснение и упокорение и воображать себе в том опасность, то в сем случае должны вы употребить все ваше искусство и весьма себя предуготовить, чтобы изъять из него всякое в рассуждении сих обстоятельств сомнение и уверить его о тех наилучших выгодах, которыми он и все обладаемые им татарские народы сим новым подтверждением оных осчастливлены». Румянцев так рассуждал, зная, что Шагин-Герай всегда протестовал против духовной зависимости хана от турецкого султана. Но он еще не предполагал, вероятно, что Шагин-Герая гораздо более встревожит неопределенность условий конвенции касательно территориального распространения его ханской власти или же прямое поползновение Порты оттягать в свою собственность некоторые земли, дотоле причислявшиеся к ханским владениям.
Шагин-Герай был болен, когда пришли от Румянцева вышеупомянутые документы по заключению конвенции, а когда он познакомился с содержанием этих бумаг, то с досады расхворался пуще прежнего. Константинов старался убедить хана, что уступка очаковских земель Порте сущий пустяк в сравнении с утверждением хана в его достоинстве Портой; советовал ему поскорее исполнить все те формальности, которые требовались по условиям конвенции, и прежде всего, конечно, посылки депутации с махзарами для получения благословительной султанской грамоты; для большего же умилостивления к себе султана резидент рекомендовал Шагин-Гераю послать султану в подарок черкесскую красавицу. Относительно же умолчания в конвенции о народах черкесских и абадзехских[155]
, а также о крепостях, лежащих по берегу Черного моря, как, например, о Сугуджуке, Сухуми и других, резидент успокаивал хана тем, что это еще и лучше, что про них ничего не сказано, ибо таким образом они предоставляются самим себе и, конечно, отвернутся от турецкого владычества, а скорее будут тяготеть к хану.