Крымское ханство в XVIII веке

Но все эти соображения Константинова мало утешали Шагин-Герая; между прочим, он недоволен был неясностью выражения условий конвенции о буджакских татарах, потому что хотя Буджакская орда и помещена была в титуле ханском, но без точного указания на то, будет ли она переселена в крымские владения, или Порта удержит ее за собой. Хан упорно держался того мнения, что теперешнее положение татар ничем не разнилось от прежнего, и Константинову стоило больших усилий заставить его отправить депутатов в Стамбул.

Тут следует учесть, что еще раньше между ханом и резидентом произошла, как выражались тогда, остуда из-за вывода христиан из Крыма, и резидент толковал поведение Шагин-Герая в неблагоприятном для него смысле. Но в данном случае, кажется, Константинов был прав, объясняя в письме к графу Панину, что образ действий хана происходил от досады на судьбу, не покоряющуюся его желаниям; что дух его не хотел ограничиться тесными пределами Крыма; что он постоянно имел в виду Кавказ, из жителей которого надеялся иметь храбрых воинов, а из недр его неисчерпаемое богатство, ибо уверен в существовании множества металлов в Кавказских горах, а теперь он видел, что Порта сама стремится захватить Кавказ и тем, следовательно, грозит положить предел всем его радужным надеждам видеть себя во главе если не могущественной, то все же сколько-нибудь видной державы, да еще созданной его собственной энергией и гениальностью. Едва ли очень успокаивали и нравственно удовлетворяли хана и назидательные речи, обращенные к нему Паниным «не в лице министра» — как он говорит, — «но по доброжелательству, с полным чистосердечием и доверенностью», вроде того, что, мол, «нет и не было еще почти никогда ни одной области и державы, при своем начале вдруг на степени того величия и могущества себя зревших, в каком потом многие из них чрез продолжение времени нашлись действительно» и т.д.

Спустя короткое время после обмена ратификаций в Стамбул явилось четыре крымских депутата с махзаром для испрошения подтвердительной грамоты на ханство Шагин-Гераю. 6 шабана 1793 года (19 августа 1779) они представились верховному везирю и им надели почетные халаты. Для доставления хану грамоты и инвеститур — тэшрифат — надо было отыскать человека смышленого и опытного. Таким оказался чауш-баши Сулейман-ага. Но так как чин его был низок для отправления такой обязанности, то его произвели в первые султанские конюшие и послали в Крым. Но все это не так скоро сделалось. Стахиев жаловался своему правительству на поведение реис-эфенди, который давал «узловатые» ответы и вызовы и старался держать в тайне от резидента свои сношения с крымскими депутатами.

Вскоре оказалось, однако, что Порта сшильничала, по выражению императрицы, в крымском деле: русский резидент в Крыму Константинов уведомил Стахиева в письме от 9 октября, что султанская грамота, присланная к хану, написана вовсе не так, как условлено при заключении конвенции; что привезший эту грамоту султанский обер-шталмейстер требует от хана, чтобы тот принял грамоту с прежней церемонией, в которой выражалось подданство хана. На протест Стахиева реис-эфенди ответил, свалив всю вину на Сулейман-агу, и обещал поправить дело. Дело было поправлено, и об этом упоминается в реляции Стахиева от 6 декабря 1779 года в такой форме: «Третьего дня возвратилось сюда из Крыма идри-отское[156] почтовое судно, которое в начале прошлого ноября туда отправлено было к султанскому Сулейман-аге с новыми от Порты наставлениями для поправления учиненного проступка по случаю вручения благословительной грамоты его светлости, хану Шагин-Гирею». В объяснениях по тому же поводу с французским послом реис-эфенди бросил инсинуацию против Шагин-Герая, высказав предположение, что не сам ли Шагин-Герай виноват во всем, скрыв полученную им султанскую грамоту, чтобы снова поссорить две державы. Впрочем, в феврале следующего, 1780 года Стахиев, донося в своей реляции и письме к Румянцеву о возвращении Су-лейман-аги, сообщает, что «Сулейман-ага не может довольно нахвалиться милостью и щедротами его светлости хана, да и само министерство теперь с отличными похвалами о нем отзывается». К этому Стахиев присовокупляет, что «по приезде сюда из Крыма Сулейман-аги народ начинает быть доволен заключением мира с Российской Империей и выхваляет поступки нынешнего хана». Но тут же передает такую вещь: «Слух носится, что Крымский хан весьма богато одарил Сулейман-агу и его людей, но со всем тем последние намерены подать Порте мемориал, жалуясь на его ненасытность».