Крымское ханство XIII—XV вв.

По этому вопросу, неизбежному для всех занимающихся историей Крымского ханства, мы также не можем дать с своей стороны категорических разъяснений, ибо и в источниках мусульманских нет таких данных, которые бы слишком превосходили своей ясностью все другие, сюда относящиеся памятники. По историческим обстоятельствам турки османские ближе всех имели соприкосновение с Крымом, именно в ту пору, когда, вероятно, были еще свежи в народной памяти местные предания, которые могли бы служить к разъяснению занимающих нас вопросов; но их историческо-географические сведения об этом крае не уступают другим в недостатке полноты и точности. Тем не менее считаем не лишним дать отчет о них. Если уже позднейшие турецкие историки географы имели не вполне определенное представление о территориальном объеме Крымского ханства, составлявшего в их время вассальную область Оттоманской империи, то не удивительно, что их соотечественники прежнего времени и подавно еще меньше знали об этом, несмотря на то, что близкая родня их, сельджуки, входили в непосредственные сношения с этой страной и владычествовавшими в ней татарами. Такое же неведение турецкие историки не усомнились приписать даже и султану Мухаммеду II Фатиху, который впервые формально простер оттоманское господство на Крымский полуостров. А между тем Мухаммед известен как человек ученый, применявший научные знания, какие в его время могли быть ему доступны, к военному делу: про него рассказывают, что до завоевания Константинополя он проводил дни и ночи за картами и чертежами, составляя план осады города. Но и про него у турецких историков находим следующий анекдот. В числе ученых мужей, стекавшихся со всего мусульманского мира под покровительство могущественных владык Османской династии, в царствование султана Мюрада II (1421—1451) прибыл в Рум, а при султане Мухаммеде Фатихе в новую его столицу Стамбул, и крымский ученый Сейид-Ахмед-ибн-Абду-л-Ла Алькырыми, иногда просто называемый Монла Кырыми. Султан очень любил беседовать с этим монлой (муллой. — Примеч. ред.),и вот однажды, отправляясь из Стамбула в Адрианополь, он взял его с собой. Дорогой султан спрашивает монлу: «Что это за страна Крым?» Тот отвечал, что некогда это была весьма населенная местность, так что в самом Крыму находилось до 600 ученых, способных решать судебные дела, и до 300 знаменитостей, прославившихся своими сочинениями и достопамятными делами, а теперь, мол, эта область пришла в расстройство и упадок. Когда любопытный султан, приютивший крымских мулл, эмигрировавших из своего отечества от тяжкого житья в нем, спросил своего собеседника о причине такого расстройства его родины, то монла Ахмед Кырыми отвечал, что в последнее время делами там заправлял один негодяй-везирь, не уважавший и презиравший ученых и притеснявший их. Ученые же суть сердце государства, а страдания сердца непременно тяжко отзываются и на всех членах целого организма. Тогда султан Мухаммед передал речь монлы одному из лучших своих везирей, Махмуд-паше, с заключением, что расстройство и упадок государств происходит от неправильных действий везирей. На это сообразительный паша возразил, что во всяком случае виноват падишах — зачем он делает недостойных людей везирями и назначает на такой высокий пост негодяев. Султан Мухаммед согласился с Махмуд-пашой и одобрил его мнение [202].

Вышеприведенная беседа Мухаммеда II с крымским выходцем могла происходить до предпринятия жадным до завоеваний султаном морской экспедиции в Крым. В ответе монлы на расспросы султана есть намек и на те смутные обстоятельства на полуострове, которые предшествовали вторжению туда турков и даже были причиной, вызвавшей это вторжение, как это мы увидим далее.

Но потом, когда пришлось от праздных разговоров перейти к действию, умный султан, вероятно, собрал все потребные ему сведения о дотоле неведомой ему области, хотя история об этом умалчивает. Но сами после него жившие и писавшие турецкие историки не особенно далеко ушли в географическом и этнографическом знакомстве с Крымским полуостровом и рассказывают вышеприведенный анекдот о знаменитом султане только как бы в оправдание скудости своих собственных по этой части познаний, довольствуясь повторением того, что они находили у прежних арабских историков и путешественников, у которых тоже немало темного и неудоборазъяснимого в описаниях чуждых им стран и народов.