Крымское ханство XIII–XV вв.

По существу текста Лукмана возможны соображения касательно водворения тюркских переселенцев с Сары-Салтыком во главе в Добрудже. Покойный профессор Ф. К. Брун, предполагая, что потомками малоазийских переселенцев Изз-эд-Дина можно считать так называемых гагаузов, которые еще ныне встречаются в Варне и в окрестностях этого города, присовокупляет: «Но так как, по Сейиду Локману, Туркмены или Огузы застали уже в Добрудже тюркских обитателей, которые легко могли смешаться с малоазиатскими их родичами, то в числе нынешних гагаузов могут также находиться потомки вышеприведенных переселившихся тюркских племен, в особенности половцев, так как они именно, после нашествия монголов на Южную Россию, в большем числе перебрались в Болгарию»[81]. Смысл же вышеприведенного места в турецком тексте таков, что там скорее говорится об одних только малоазийских выселенцах. Это место можно перевести так: «Много турецких семей перекочевало, и довольно продолжительное время в добруджской области было два-три мусульманских города, да тридцать-сорок групп турецких кибиток». Это значит, что переселенцы, перебравшись в Добруджу и прожив там порядочно времени, заселили 2–3 города и отчасти, в количестве 30–40 групп кибиток, по-прежнему продолжали вести жизнь кочевую. Это как нельзя более вяжется с последующим. А дальше говорится, что они «давали отпор врагам василевса и побеждали их». Значит, они были на самом лучшем счету у императора, пока не произошел разлад по случаю рассказанной вслед за этим нелепой затеи пьяных приближенных Изз-эд-Дина. Тут нет Лукману повода упоминать о других тюрках, ранее поселившихся в Добрудже. Допустив тот факт, что орда, приведенная Сары-Салтыком, раздвоилась потом на оседлую, водворившуюся в 2–3 городах, и сохранившую прежний, кочевой образ жизни, мы тогда можем себе объяснить, почему некоторые из подданных и слуг Изз-эд-Дина, вследствие гонений на них разгневанного императора, приняли христианство, другие же остались мусульманами и, по освобождении Изз-эд-Дина из византийского плена Беркэ-ханом, перекочевали в Крым. Надо думать, что вероотступниками сделались уже оседлые переселенцы, которым не захотелось расстаться с своими облюбованными обиталищами, тогда как истые кочевники поупрямились и, выждав удобный случай, перебрались на новые места, именно в Крым.

Это, кажется, будет более согласно и с известиями византийских историков. Например, Никифор, подробнее других повествующий о пребывании и деяниях сельджукских эмигрантов на византийской территории в Европе в данный период времени, неоднократно оговаривается, что он имеет в виду именно тех, которые вышли из Малой Азии с султаном Изз-эд-Дином[82]. Равным образом, хотя они и называются у византийцев именем Tουρκόπουλοι, каким звались вообще служившие под византийскими знаменами турки[83], но, когда нужно, постоянно различаются от других народов[84], в том числе и от команов, или половцев[85], на слияние с которыми этих эмигрантов рассчитывает г. Брун. У тех же историков не раз и настоятельно указывается на тесное сближение некоторых из этих сельджукских выходцев с местным христианским населением Балканского полуострова в отношении общежития и религии[86]. Поэтому выражение Лукмана, что «в Добрудже долгое время было два-три города мусульманских», можно толковать не в смысле основания каких-то новых городов мусульманами, а только в смысле утверждения оседлости некоторой части мусульманских переселенцев в двух-трех городах добруджских, которые дотоле были обитаемы одними христианами, подобно тому как селились же турки, и в большом количестве, даже в самом Константинополе, прежде чем он стал столицей их собственного государства.

Несомненным все же остается факт поселения целой партии сельджукских эмигрантов в Крыму во второй половине XIII века, которое состоялось, согласно свидетельству всех историков, при участии Беркэ-хана. Как и в чем проявилось его участие – это другой вопрос: в этом историки расходятся.

По словам Сейида Лукмана, как мы видели выше, Рукн-эд-Дин, прежний враг Изз-эд-Дина, тронулся будто бы потом злополучной судьбой своего брата и стал просить Беркэ-хана вступиться за него. Хотя сострадание Рукн-эд-Дина приписывается Лукманом особому внушению Божию, но все же обращение его к заступничеству Беркэ-хана нам кажется невероятным, если он сам был под протекцией Гулагу-хана, заклятого врага Беркэ-хана. Эта вражда поддерживалась и усиливалась подстрекательствами, шедшими из Египта от султана Бейбарса, который ходатайствовал и за султана Изз-эд-Дина, прося оказать содействие ему[87]. А так как византийский император был в дружественных и даже родственных отношениях с Гулагу, то Беркэ, чтобы досадить союзнику врага своего, не преминул между прочим воспользоваться случаем и потребовал освобождения Изз-эд-Дина. Но ближайшим поводом к посылке Беркэ-ханом войска против Константинополя послужило задержание там послов к нему египетского султана[88].