Крыса из нержавеющей стали. Том 2

— Я пожалуй, выскочу тут, — прокричал я. — Посмотрите на часы и уезжайте.

Я выкинул свое снаряжение на снег и прыгнул вслед за ним. Машина уехала раньше, чем я успел приземлиться, и вихрь, поднятый пропеллером, опрокинул меня в снежный сугроб. Было очень темно и холодно, я чувствовал себя одиноко. Утешало то, что мне удалось хорошо замаскироваться. Я достал детектор из сумки и стал осторожно приближаться к забору. Дело было знакомое. Я нейтрализовал примитивную сигнализацию и перепрыгнул через цепи, подогнув одну ногу, прищурив один глаз и отведя одну руку за спину. Я всегда знал, что небольшая доза бахвальства не повредит делу, поэтому приступил к нему в таком положении: закрыл глаз, встал на одну ногу, почесал спину рукой. Чтобы исключить включение сигнализации, я перерезал провода и зачистил контакты, воспользовавшись молекулярным аппаратом. Затем встал на лыжи и отправился в темноту. Мои следы сразу же засыпал снег. Первая часть работы была выполнена. Я должен был подойти к кораблю.

Даже в темноте космопорта корабль ярко сиял в свете прожекторов. Я обошел его, стараясь держаться в тени, а потом спрятался за буртиком. Как он замечательно выглядел, этот корабль. Прожектора освещали его башенки, издававшие шипящий звук, когда на них падали снежинки. Вокруг суетились рабочие порта с приборами. На корпусе можно было прочесть название «Такай Ча». Это был как раз тот корабль, который отправлялся сегодня. Я остановился в замешательстве. Как же мне приблизиться к нему, чтобы прикрепить свой прибор?

16

Сделать это было не просто. Моя одежда могла меня выдать. Если бы не она, я мог бы смешаться с толпой обслуживающего персонала и сделать вид, что я работник космопорта. Итак, необходимо было с кого-то снять его робу. Я нашел угол потемнее и сложил там снаряжение. Ну, где же взять одежду? Я метался около освещенного корабля подобно волку, рыщущему вокруг костра, но безрезультатно. Никто не направлялся в ту сторону, где я стоял. Рабочие работали в своей кекконшикской манере, медленно и осторожно, без малейшего всплеска эмоций.

Я насмотрелся на них вдоволь. Часы Ханасу безостановочно отсчитывали секунды, минуты и часы. Время шло, а я бездействовал. Меньше чем через час корабль возьмет старт, а я еще ничего не придумал. Как же подойти поближе? Мое терпение лопнуло.

Я потихоньку начинал выходить на себя, непрерывно проигрывая один план за другим, когда наконец увидел, что в мою сторону идет человек. Он взобрался на мостик для обслуги и медленно пошел через сугробы по направлению к одному из служебных зданий. Мне пришлось подползти на животе к слабо освещенным окнам и стремительно броситься вперед. Я успел увидеть, как он входит в дверь, на которой большими буквами было написано «Бенджо». Я быстро юркнул за ним, чтобы посмотреть, что это за бенджо. Так как я еще издали догадался, что это такое, то сначала позволил ему сделать свои дела, а потом ударил его ребром ладони. В это время его руки были заняты ширинкой. Он так и не понял, кто ударил его. Я снял с него комбинезон, связал проводом руки и ноги, а в рот вставил кляп, потом посадил на унитаз и привязал к сливному бачку. Уходя, я закрыл кабину. Лучше было бы, конечно, выкинуть его в снег, чтоб он замерз к чертовой матери, но мои новые убеждения запрещали мне сделать это. Правила морали, которые я изложил для Ханасу, сделали свое дело. Я сам начинал в них верить. В конце концов, его не обнаружат до отлета корабля, а большего мне и не нужно. Тем более, что корабль должен был вот-вот вылететь. Его комбинезон был несколько тесноват, но я надеялся, что на это никто не обратит внимание. Защитная каска прикрывала мне голову, я поднял воротник, так что меня почти не было видно. Итак, вперед, к финалу. Я был очень осторожен, приближаясь к освещенному кораблю. Под мышкой одной руки у меня была трубка. На плече висела сумка с инструментами. Я вынужден был идти медленно, даже чересчур, хотя у меня было дикое желание побежать. Это было невыносимо тяжело, но мое спасение было в том, чтобы выглядеть как все: медленным и сосредоточенным. Никто на меня не смотрел, всех волновала одна работа.