Крыса-любовь

Я приложила обе ладони к груди Шейлы и с силой нажала. На ней была старая черная шелковая блузка с отложным воротником, которую стоило выкинуть лет десять назад. Блузка держалась на булавке и двух пуговицах; когда я нажала второй раз, верхняя пуговица отскочила. Под блузкой оказался неожиданно дорогой (и еще более неожиданно – эротичный) черный лифчик.

Я отдала бы что угодно, только бы не брать на себя ответственность.

– Софи, ты курсы первой помощи закончила? Хоть представление имеешь, как это делается?

– Нас в школе учили, но я не слушала. У меня все пролетало мимо ушей. – Софи остановила меня взмахом руки и заорала в трубку.

Я накрыла рот Шейлы своим и дважды выдохнула. Воздух ушел в никуда. Я пощупала Шейле пульс.

– У нее грудь поднимается, Софи? Тебе не видно? Должна подниматься, когда я дую.

Софи заткнула одно ухо и помотала головой.

– Да, все правильно. Четвертый этаж.

Я запаниковала. Вспомнила отца на бутафорской кровати, бухгалтера мистера Флэтмена и как он вдувал в папу воздух, «графиню» на телефоне. И вдруг, прежде чем я успела понять, что делаю, мои пальцы нащупали нос Шейлы и накрепко его зажали.

И так я дула, дула, а потом с силой нажимала ей на грудину, положив одну руку поверх другой – точно как надо. Пятнадцать раз, потом два раза подуть. И еще, и еще…

– Чередуйте два выдоха и пятнадцать сокращений, пока не прибудет машина «скорой помощи», – процитировала Софи. – Вспомнила!

Она тоже встала на колени рядом с Шейлой, взяла ее за руку и вслух считала мои нажимы, пока не приехала «скорая».

В этот раз я все сделала правильно.

Шейла умерла в больнице через три часа, в десять ноль семь вечера.

Она стояла передо мной в овощном отделе супермаркета. В руке у нее была сигарета, которую она подсунула знойному молодому итальянцу (по-моему, из цветочного отдела), чтобы зажег. Он сунул руку в ворот ее черной шелковой блузки и кончиками пальцев стал поглаживать ей грудь – неспешными круговыми движениями.

– Ты молодец, детка, – сказала Шейла. – Вчера все сделала очень грамотно.

– Не очень, Шейла. Ты же умерла.

– Ну да. – Она повела плечами. – И что теперь? Здесь не так уж плохо. У меня все отлично. Я официально снимаю с тебя ответственность.

– Я все сделала как надо.

– Да, но иногда и этого мало. Бывает так, что ничего не попишешь. C'est la vie et c'est la mort![11]

И тут она исчезла.

Только что была здесь… а теперь?

Мужчина в джинсах и замшевых туфлях провез тележку прямо по тому месту, где стояла Шейла. Тележка была доверху забита ярко-зелеными стручками фасоли, блестящим красным перцем, крупными желтыми плодами манго. Мужчина улыбнулся мне и протянул разломленную инжирину. Сплошная розовая мякоть и сладость. Мягко – так мягко, что даже хочется забраться внутрь. В такой инжирине можно спать. Или заниматься любовью.

– Не жди, пока она станет еще спелее, Джу, – сказал мне папа. – Вот сейчас она как раз какая надо.

В окно моей спальни било солнце. Новый день. В заднюю дверь постучали. Это Томас и Софи приехали пораньше, чтобы помочь мне с продажей дома.

Она принесла цветы. Он принес инжир.

Эпилог, или последнее слово Арта

Этим яблоком я потрясу Париж,

Поль Сезанн

Прошел ровно год с тех пор, как я последний раз видел Джули Тринкер в больнице.

– Алло? Привет, солнышко.

– Арт?

Голос удивленный. Уже неплохо.

– Минутку, – сказала Джули. – Я съеду на обочину.

Черт! Она за рулем? А вот это хуже. Совсем никуда.

– Извини, я перезвоню. Не останавливайся. Но я говорил сам с собой – мобильник Джули, видимо, уже лежал у нее на коленях (везет же некоторым!). Она отложила телефон, чтобы выбраться из потока машин. Джули – очень сознательный водитель.

– Эй, солнышко! – взывал я. – Алло!

Я не хотел разговаривать с ней вот так, когда она за рулем. Надеялся, что мой звонок застанет ее в каком-то другом месте. Ну, например, в мягком кресле у большого окна… с бокалом вина на столике рядом… а там, в конце комнаты, – большая пустая кровать… и чтобы Джули было ее видно из кресла. И еще лунный свет. А может, даже легкий тихий дождик. Но лунный свет – обязательно.

Я выглянул в окно. Тьфу, мать вашу! Который час? Солнце еще и не думало садиться. Безнадега. Надо было подождать. Теперь придется выкладывать все, что я заготовил, пока Джули мается в машине на обочине. Ну что мне было не потерпеть? Трудно, что ли? Беда в том, что я и так уже прождал слишком долго.

Ее главы «Крысы-любви» утром принес курьер из редакции. Наверное, в то же самое время мои главы доставили ей. Я, конечно, проглотил ее часть в один присест. Хотя сначала собирался дождаться вечера. Доделать работу, потом самому сесть в кресло у окна, открыть бутылочку мерло, которую припас для особых случаев… Как бы не так! Ждать я не смог. Да и кто бы смог на моем месте? Я разодрал конверт и уже к обеду дочитал последнюю строчку («Она принесла цветы. Он принес инжир»). А потом стал ждать. И ждал… и ждал…

– Извини, Арт, – трубка ожила голосом Джули. – Все, можешь говорить.

– Да ладно, солнышко, я потом перезвоню. Ничего срочного.