Крыса в чужом подвале

Иллюстрис* Бриньяр кормил голубей. Приученные птицы довольно гукали, хлопали крыльями, бестолково суетились, безбоязненно лезли на руки клевать зерно. Бриньяр по-детски улыбался, подставлял ладони, испытывая нескрываемое удовольствие. Сегодня эгуменос* облачился в будничную одежду. Белую сутану с широкими рукавами, из-под которой выглядывали узкие манжеты шелковой рубашки. На голове биретта, белая, с алой шишечкой. Пепельные волосы Бриньяра аккуратно подстрижены. Брови густы и срослись в линию. Большой нос нависал над некрасивым ртом. Лицо слишком длинное. Растянутый разрез глаз выдавал в нем южанина. Глаза бесцветны и оттого кажутся вечно спокойными и мудрыми. Тот, кто знал эгуменоса достаточно хорошо, считали его опасным союзником. Те, кто враждовал с ним тайно или открыто, сходились во мнении, Местоблюститель Патриаршего Престола серьезный противник. Все его достоинства, как и, в равной степени, недостатки, подчинялись одной цели, торжеству Веры в империи! И если от одержанных побед, малая толика перепадала лично Бриньяру, он не отказывался. Все мы грешны. И властолюбие не самый худший из пороков.

- Лишний раз убеждаюсь, дорогая Кайрин, нет среди творений Создателя более благодарных, чем эти птицы, - умилялся эгуменос голубям.

Кайрин ди Смет терпеливо ожидала окончания ритуала кормления птиц. Оторвать от этого занятия эгуменоса было не возможно. Девушка справедливо сомневалась, что любовь к птицам проистекает от доброты Бриньяра, скорее из чувства могущества. Тому дать побольше, этого обделить, того прогнать, этих обласкать. Он точно так же относился к людям. Как к голубям. Правда, не считал их благодарными. Людей разумеется.

В просторной библиотеке, где происходила встреча, полно солнца. Свет, окрашенный в разноцветные тона витража, заливал все потаенные уголки помещения. Бриньяр находил это восхитительным, Кайрин не видела в том ничего необычного. Кроме стеллажей с книгами из мебели только стол и два кресла. И то и другое из дорогого сандалового дерева с инкрустацией. На столе миниатюрный графин с гранатовым вином. Графин выполнен из цельного куска горного хрусталя и стоит баснословных денег. Вино же в нем из Амикеи, стоит и того дороже. Два кубка, на длинных ножках, похожие на тюльпаны, в духе творений мастеров старой школы, украшены рубинами. Но главное в библиотеке, её самая сущность, заключена во фресках Молхе. Выполненные в темно-серых тонах они изображали человека, склоненного над убиенным собратом. Руки человека обагрены родственной кровью. Преступник смотрит вверх, на облако заслонившее лик Создателя. В хорошую погоду солнечный свет пронизывал верхнюю часть окна и падал на облако. И чем выше поднималось природное светило, тем ниже спускался свет к убийце. Казалось, вот-вот и коснется его! И придет прозрение! И ужаснется он содеянному! И раскается! И вознесет молитву, испрашивая прощения и милости. Ничего подобного! Как бы высоко не взбиралось солнце, свет никогда, даже в дни солнцестояния не касался застывшей фигуры убийцы. Кто сказал, что прощение дается так просто?

Божественный Молхе! - восхищался задумкой гения эгуменос. При этом Бриньяра ни мало не смущало обстоятельство кончины мастера. Живописца признали еретиком, содрали с живого кожу и утопили в соляной яме.

Наконец закончив кормить птиц, эгуменос стряхнул остатки прилипших зерен, закрыл окно и прошел к столу.

- Не желаешь? - предложил он гостье.

- Благодарю иллюстрис, нет, - отказалась Кайрин. Гранатовое вино она не любила. Слишком терпкое и цветом напоминает кровь.

Эгуменос налил в кубок вино. На глоток. Ощутить вкус солнца и счастья далекой чужой страны.

- На мою память это всего лишь второе твое фиаско, - произнес Бриньяр, пригубив вина.

Слова его, слова любящего отца, в утешение дочери за безвинную проказу.

Кайрин подняла изумленный взгляд голубых пронзительных глаз. Второй?

- Случай, когда ты пыталась стащить у меня печать нельзя считать удачным.

Бриньяр сел за стол, разгладил руками поверхность, словно поправил невидимую скатерть. На худых длинных пальцах нет причитающихся его сану украшений. Только перстень Местоблюстителя с огромным небесной чистоты аквамарином. Знак благочестивых помыслов и устремлений в тяжких трудах пастыря.

- И так дорогая Кайрин, поведайте, наконец, о произошедших неприятностях.

Все-таки эгуменос не удержался, еще раз подкусил собеседницу. Кайрин слова Бриньяра не задели. Подобное он позволял и с императором.

- Как скажите иллюстрис, - Кайрин поморщила лоб. Пересказывать неудачи не очень приятное занятие.

,,Она красива”, - любовался девушкой эгуменос. Он всегда с удовольствием разглядывал лицо своей воспитаницы. Было в нем что-то от образов первых иконописцев. Строгая красота. Чистая. Вот только глаза немного портили или наоборот преображали увиденное. Никакого смирения и скорби. Жажда действий и холодная воля!