Крыша. Устная история рэкета

В марте 1985 года Политбюро ЦК КПСС выдвинуло на должность генерального секретаря самого молодого из участников партийного синклита — пятидесятичетырехлетнего Михаила Горбачева. За полгода до своего назначения Горбачев встречался с премьер-министром Великобритании Маргарет Тэтчер. После пятичасовой беседы с самым вероятным кандидатом на пост главы СССР в своей загородной резиденции Чеккерс она в интервью телеканалу ВВС сказала, что Михаил Горбачев ей понравился, «с ним можно иметь дело». Для сравнительно узкого круга диссидентствующей интеллигенции это был важный знак: от нового генсека ждали перемен. Дело в том, что мнение Тэтчер в этих кругах почиталось исключительно ценным: еще свежо было в памяти ее телевизионное интервью сразу с тремя глашатаями махрового советского официоза — Валентином Зориным, Игорем Фесуненко и Александром Бовиным, в котором британский премьер лихо и непринужденно разделалась с ангажированными из ЦК КПСС ребятами.

Большинство же к будущему лауреату Нобелевской премии мира отнеслись без особого восторга, скорее, с интересом. Похожий внешне на Павла Ивановича Чичикова — не старый и не молодой, не худой, но и не толстый, странно подвижный, он говорил много и без бумажки. Синтаксис сбитый, говор южный, слов много, но о чем — не слишком понятно. Вопреки ожиданиям продвинутой интеллигенции, один из его первых указов — «Об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом, искоренении самогоноварения».

Анатолий Лукин, родился в 1950 году

Я имел отношение к организованной преступности, позвище Лука, всю сознательную жизнь провел в блатной среде.

Родился в Ленинграде в интеллигентной семье, мать учительница. В детстве занимался регби, спорт и высокопартийная тетка, а она дальняя родственница Пельше была, помогли поступить в Военмех. Играл в группе «Аргонавты». Но долго не продержался, увлекся центром, закрутило — стал бегать по Галере, крутить дела, со мной шлялась такая центровая девка — Твигги. Пятый номер, между прочим. И, между прочим, дочка члена обкома партии. В 1976 году я с этой Твигги попал в историю, и нас приняли. Ее-то папаша отмазал сразу, пока мы чалились во 2-м отделении милиции, а мне прибывший член партии сказал: «Этот в клешах — сажать его надо». Я подался в бега. В 1980-м я выставил квартиру. Брали меня красиво, в ресторане «Восток» в ЦПКО,— четыре опера, наши не пляшут, я дернулся к своему таксисту, которому заранее сотку на торпеду положил, но не вышло. Кино.

За все про все отмерили мне двенадцать. Отправили в Чувашию в экспериментальный лагерь. Режим как в концлагере. Я окончательно перешел к блатным. Отсидел десять раз по пятнадцать суток, и меня отправили в Саратовскую область в крытку в Балашов. Она называлась кузницей воров. Блатных там ломали. В Балашове пытали голодом — некоторые зэки не выдерживали и нападали на вертухаев, когда те ели пирожки свои вонючие; забивали до полусмерти. Надзиратели были настолько неграмотные, что подходили к зэкам и по букве копировали фамилии с наших бирок на робе. Некоторых заставляли выступать по местному радио и говорить: «Я, такой-то вор, отрекаюсь...» И это было уже после Олимпиады в Москве, где ласковый мишка летал, а в сотнях километрах пусть плохих людей, но убивали за убеждения. Начальник оперчасти у нас был там некий Константиныч. Он меня часто вызывал и говорил, что, мол, я из приличной семьи, грамотный, а все по баракам усиленного режима шатаюсь, что меня жена-красавица не дождется.

Я ему отвечаю: «Константиныч, к чему эти беседы?» А когда он пообещал, что меня опустят, я разбежался и головой своей в его башню воткнулся. Называлось это — взять на Одессу. В карцере по моей просьбе блатные вытащили штырь из нар и алюминиевой кружкой вбили его мне в правое легкое. Тогда меня и отправили на больничку. Обошлось, а то бы пришлось вешаться.

Как пришел Горбачев, начались послабления нам. То есть даже к нам начали относиться по закону — перестали пытать. И как-то отпираю я кормушку и вдруг вижу, как Константиныча ведут — руки за спину. Может, так нехорошо поступать, но я не выдержал и кричу: «А тебя жена-то дождется?!» Он мне в ответ: «Ты неправ, мы теперь по одну сторону». Я ему: «Нет, старичок, мы теперь, как на дуэли, еще ближе сошлись, только у тебя по ходу волыну заело».

А ему за пытки, за доведение до самоубийств тоже двенадцать накинули, чтоб не дуло. Мы радовались Горбачеву, уважали его. Наверное, так же радовались зэки, когда Сталин сдох.

ВОДКА

Действительно, к этому времени в стране только официально состояли на учете несколько миллионов алкоголиков. От пьянства в СССР гибли сотни тысяч мужчин, от Олега Даля и Владимира Высоцкого до безвестных работяг.