Крыши наших домов

Конечно, думала она, развешивая белье, Галя — красивая, городская девчонка, ей будет нелегко здесь на первых порах, как было и мне, — но пройдет время, и все уляжется... Она вспомнила, как девять лет назад сюда приезжала журналистка из Москвы, потом прислала сразу пять или шесть газет с очерком о Дернове. Там было и о ней, о Татьяне: «Невысокого роста, худенькая горожаночка — как она смогла так быстро и легко войти в незнакомую и непривычную для нее жизнь? Наверно, ей было трудно, но она ни разу не пожаловалась, наоборот, надо было слышать, с каким восторгом она говорит об этой тишине, — и почему так происходит, я поняла только тогда, когда ее муж, лейтенант Дернов, сказал мне: «Любить по-настоящему — это тоже может быть геройством». Любовь! Вот что помогло ей...»

Татьяна нехотя подумала: а потом я сбежала в Ленинград... Тут же она отогнала от себя это воспоминание: те дни всегда вспоминались со стыдом, и поэтому она старалась как бы обходить их в своей памяти. Но конечно, Дернов просто щегольнул тогда красивой фразой перед москвичкой.

Пора было сбегать на заставу, за продуктами. Месяц назад новый прапорщик прислал с продуктами солдата — Дернов рассвирепел, прапорщику крепко попало. «Так ведь тяжело Татьяне Ивановне», — оправдывался прапорщик. «Я сам буду носить». И конечно, забывал.

Крыльцо на кухню ремонтировалось, и Татьяне пришлось идти через заставу. Едва она вошла, дежурный поднялся — так было всегда, и каждый раз ее трогало, что ребята, будто смущаясь, начинают поправлять свои гимнастерки.

— Вы не знаете, где прапорщик?

— На кухне, Татьяна Ивановна... А что, невеста лейтенанта завтра уезжает?

— Завтра.

— Мы тут пограничный подарочек решили ей сделать. Если, конечно, товарищ капитан не будет сердиться.

— Хариусы, — засмеялась Татьяна. Так было заведено здесь, и никаких других подарков солдаты сделать не могли.

— Не будет сердиться, — сказала Татьяна. — Конечно, хорошо бы ей хариусов.

Она не замечала, что из-за дверей канцелярии доносятся глухие голоса, и вдруг услышала голос Дернова. Дежурный заметил, что она прислушивается, и сказал, что там идет совет сержантов. Дернов говорил громко, каждое слово было хорошо слышно.

— ...Вы командиры. А у вас панибратство. Кое-кто боится испортить отношения с солдатами. Требовательностью отношения не испортишь. Испортить можно другим — невнимательностью. Что у вас происходит с Кругловым?

Очевидно, сержант, к которому он обратился, ответил что-то невразумительное, потому что Дернов загремел:

— Не знаете? Почему начальник заставы знает, а сержант не знает? Круглов — семейный, а какая-то дрянь написала ему, что жена погуливает. Представляете, какое настроение у солдата? А вы что?

Слушать дальше было неудобно, и Татьяна пошла на кухню. «А все-таки он тот — и не тот», — подумала она.

Вечером все-таки пришлось пойти к Кину, а утром шофер подогнал машину к офицерскому домику. Кин был сам не свой. У него даже губы тряслись. Проводить Галю на станцию он не мог и, конечно, был огорчен этим. Дернов, который пришел попрощаться с Галей, сказал извиняющимся голосом:

— Ничего не поделаешь, Галочка, такая уж у нас судьба. Видите, мне с вами даже и поговорить-то не пришлось. Ну, да время еще будет — наговоримся. А за вашим Сергеем мы тут приглядим, чтобы на свидания к озерным русалкам не бегал.

Галя как-то странно улыбнулась. Пора было ехать.

— Когда вас ждать? — спросила Татьяна.

— Еще не знаю. Спасибо вам, Таня, за прием.

— Счастливо!

Татьяна потянула Дернова за рукав. Ну, чего встал? Им же все-таки попрощаться надо. Иди в дом. Совсем ничего не понимаешь. Стесняются же люди.

— Счастливо! — догадался Дернов. Уже в доме он сказал Татьяне: — Вот уж не думал, что Кин может так раскислиться! Какая-то кисейная барышня.

— Не все же такие толстокожие, — сердито ответила Татьяна. Дернов расхохотался и тут же оборвал смех.

— Глупости, милая! Ты в Ленинград собираешься, еще когда поедешь, а у меня уже сейчас душа не на месте.

Машина ушла, они слышали ее удаляющийся гул, потом в дверь постучали. Дернов крикнул: «Входите», — и вошел Кин.

Он сел тут же, на кухне, возле двери, сцепив пальцы, сгорбившись, забыв даже снять фуражку, и Дернов резко сказал:

— Может быть, вам валерьянки дать, лейтенант?

— Володя, — тихо и предупреждающе сказала Татьяна.

— Что «Володя»? — загремел Дернов. — Вы бы перед женщиной не позорились, лейтенант! Подумаешь — невеста уехала! Уехала и приедет, никуда не денется.

— Не приедет, — шепотом ответил Кин.

— Что?

— Она не приедет, — уже громче сказал Кин. — Она сказала об этом сегодня утром. Она... не может здесь...

Дернов подошел к Кину и положил руку на его спину.

— Извини меня. Но, грешным делом, я догадывался об этом. Не собираюсь тебя успокаивать, но, может быть, так даже лучше, Сергей.

Господи, думала Татьяна, что он мелет? Почему это «так лучше»? У нее голова шла кругом — и от жалости к Кину, и от злости на Галю, — приехала фифочка, поглядела, не понравилось, и вся многолетняя любовь побоку! А если так, то тогда, может быть, действительно лучше...

— Погодите, — сказала она. — Что у вас произошло?