"Коты? Какие коты? Нет, не слыхала!" — нагло заявляла она и, вылезая сквозь крышу клетки, перепрыгивала на книжный стеллаж и безбоязненно расхаживала по полкам.
Коты очень беспокоились. Они метались под стеллажом с горестными криками: "Маума, страушный звеурь на свобоуде!", но крыса чхать на них хотела. Она шуршала вверху, как огромная наглая муха, прицельно скидывая в котов стоящие на полках статуэтки. Когда вниз десантировалась валяная шоаррская лиса в натуральную величину, коты сдались и удовлетворились лисой, за что утром были сурово наказаны. Но лису это, увы, не вернуло…
Я пару раз наблюдала, как Поганка это делает. Вместо того, чтобы медленно, со страдальческим пыхтением продергивать между прутьями упитанную тушку, как ее подружки, Гарри Поганка мчалась к прутьям, как к платформе девять и три четверти, в последний момент делала глубокий выдох — ыххх! — и с размаху пролетала в щель шириной два сантиметра. После чего снова расправлялась и вприпрыжку бежала дальше.
В конце концов мы с котами плюнули на Поганку и стали с нетерпением ждать, когда она вырастет.
Крысе исполнилось три месяца.
Четыре.
Пять.
ШЕСТЬ.
Поганка почти догнала свою маму и перегнала убогую тетку Несчастье, но продолжала легко и непринужденно, как стриптизерша из балетной пачки, выскальзывать из клетки. Гуляла она в основном по ночам, к утру возвращаясь на место, и о ее ночных похождениях свидетельствовали только какашки, которыми Поганка отмечала наиболее полюбившиеся ей места.
Я уже решила, что Поганка навеки останется свободолюбивой книжной крысой, но тут произошло страшное.
Поганка открыла для себе творчество Сергея Лукьяненко.
Я понятия не имею, чем он ее так оскорбил, честно. Возможно, ей не понравилась концовка книги, а может, таким образом она выразила протест против его активной гражданской позиции, не знаю. Но, зайдя утром в комнату, я чуть не выронила из рук чашку. Кабинет выглядел так, словно в нем свирепствовал пьяный критик: Поганка методично и планомерно искусала ВСЮ мою коллекцию Лукьяненовских книг и посбрасывала вниз, а "Фальшивые зеркала" вообще уработала в хлам, усыпав комнату ошметками, как лепестками сакуры.
Сотворившая этот хаос тварь сидела в лотке и смотрела на меня изможденно, но гордо.
Больше она никогда не вылезала из клетки. А мы больше никогда не называли ее ни Опенком, ни Поганкой.
Потому что это историю невозможно рассказывать иначе как под названием: "КАК ГАРРИ ПОТТЕР СОЖРАЛ ЛУКЬЯНЕНКО".
44. Как мы хоронили Мусю
Сначала Муся была живой легендой Суровых Минских Заводчиков, а потом стала мертвой.
Все началось с того, что Муся, собственно, умерла, и ко мне пришла скорбная лицом и духом СМЗ Лиза. Мы с СМЗ Мариной посочувствовали ее горю (сочувствие было своеобразным, как диалог из фильма "Тринадцатый воин": "Что это за праздник и где ваш вождь?" — "Он умер, это похороны!", но искренним), помянули Мусю персонально испеченной поминальной ватрушкой, но погребение отложили, ибо была зима и долбить землю кайлом, даже ради Муси, мы не стали.
Муся кротко лежала в Лизиной морозилке до весны, пока земля не оттаяла и к нам в гости не приехала СМЗ Галина, которой мы живо составили культурную программу: покататься на лошадях и похоронить Мусю.
СМЗ Лиза притащила Мусю ко мне, и мы поехали на конюшню.
Увы, по приезду оказалось, что весна настала только в Минске, а за городом, где Мусин дух мог бы наконец упокоиться, еще стоит вода по колено. Конское.
Мы решили, что Муся заслуживает лучшего, увезли ее обратно и помянули еще раз.
- Слушай, Оль, — заискивающе сказала СМЗ Лиза перед уходом, — а можно, я ее у тебя оставлю? А то чего ее туда-сюда таскать, все равно же вместе хоронить будем. Пусть она теперь у тебя полежит, а то свекровь меня с ней домой назад не пустит!
Следующий месяц Муся лежала в моём морозильнике. Я периодически натыкалась на нее в поисках пельменей и, одолеваемая девичьей памятью и старческим склерозом (в тридцать лет между ними устанавливается гармоничное равновесие), с огромным интересом разворачивала трехслойный пакетик, находила в нем несгибаемую Мусю, восклицала: "А-а-а, мертвая крыса!!!" "Покойся с миром!" — и поспешно совала обратно.
Наконец весна наступила уже без дураков, даже сады зацвели, и мы решили, что пора наконец Мусе покинуть сию юдоль скорби, печали, пельменей и циничных минских заводчиков.