Лерыч подошёл к лежащему навзничь сутенёру и всмотрелся ему в лицо. Лицо было жутко изуродовано, всё в крови и в кровоподтёках; к тому же и порванные уши висели лохмотьями; но на губах выдувался кровавый пузырь — значит дышит, падла! Это нехорошо, надо чтоб не дышал; а то чего доброго ещё и выживет, да расскажет, как дело было, — петухи, они, бля, живучие, они, грят, и без головы по двору бегают, хы!..
Лерыч вспомнил, как он остался поначалу здесь, в холле, один на один с Артурчиком, пристегнув его за уши, за тоннели в мочках, замочками к батарее — тогда это показалось ему вполне безопасно и смешно. А как эти двое крутых ушли, он стал над бывшим одноклассником глумиться, — аааа, бля, как это было сладко! Выделывался, гад, под делового косил; бизнес себе завёл, дом, тачку крутую, на бывшего кореша хуй клал?? А вот тебе! Ну??. Кто теперь деловой, ааа??? Сидишь, бля, как мартыхан какой, уши растопырив, и ничего сделать не можешь! — а я, если захочу, щас возьму да и отвафлю тебя как последнего петуха парашного!..
Да, знатно поглумился над ним; а тот только зубьями скрежетал бессильно, да ещё просил, дурак: отпусти, грит, Лерыч; отстегни; долги прощу, заместо Хохлатого будешь помогальником, и в долю возьму! — нашёл дурака, «в долю», когда всё и так его, Лерыча! Особенно когда он про «долг прощу» упомянул; это Лерыча завело конкретно; и он хотел, в натуре, пусть и не отвафлить бывшего корефана, но уж точно обоссать; и даже стал штаны для этого демонстративно расстёгивать. И тогда Артурчик, падла, рванулся изо всех сил; порвал нахер себе ухи — но до Лерыча дотянулся, и вцепился в него как собака в ботинок! И ведь здоровый, гад! И чем бы это кончилось — хер знает; хорошо тут бабы прибежали, и истоптали бывшего своего хозяина! Ишь, хорошо как отделали — глаза прям как щёлки, а левый так наверно и выбили! Но, падла, стонет ещё! — живой! Нееее, так дело не пойдёт! — в морг значит в морг, хы! Чтоб больше никаких сюрпризов!
Отступив от лежащего, Лерыч предварительно плюнул смачно ему в разбитое лицо, не попал; затем поднял «аркебузу», и, оттянув шпингалет, поставил его на задержку. Прицелился лежащему в лицо, и, предвкушая оглушительный выстрел, открыв рот и прищурившись, чтобы вдруг в глаза не попали ошмётки от разнесённого выстрелом почти в упор черепа, нажал на хреновину, которая заменяла в «аркебузе» спуск.
Раздался щелчок, выстрела не последовало.
Ахтыжбля! Ёбаный кочерга! Сука, нах! … — Лерыч многосложно выругался, а раненый в это время исторг ещё один стон и выдул на губах очередной кровавый пузырь.
Не, нахуй, я тя щас по-простому! — остервенившись, Лерыч перевернул «аркебузу» и саданул Артурчику прикладом в лоб, содрав ему кожу до кости! Ещё раз, ещё! Да, бля, я тебя щас в мясо, в фарш, нах, грёбаный экибастуз!
Чтобы удар получался сильнее, он перехватил «аркебузу» за ствол обоими руками, и, воздев над головой Артурчика, сильным толчком обрушил её приклад на голову лежащего… Грохнул оглушительный выстрел; заряд дроби с расстояния менее полуметра попал Лерычу в лоб, снеся верхнюю часть черепа. Всплеснув руками, Лерыч упал на спину; тело его выгнула судорога.
После выстрела прошло не меньше получаса; Лерыч давно затих; когда дверь, подпёртую снаружи шваброй, кто-то осторожно попытался изнутри открыть…
Дверь не подавалась, и её оставили было в покое; но через десять минут попытки открыть возобновились. Безрезультатно; но с каждым толчком, мало-помалу, на пару миллиметров всего, но тумбочка, в которую упиралась швабра, сдвигалась в сторону.
Изнутри почувствовали, что дверь хоть и понемногу, но подаётся, и удвоили усилия. Так, понемногу, враскачку, щель в двери росла, тумбочка сдвигалась; и, наконец, швабра упала, освобождая дверь.
Из-за двери выглянула женщина лет сорока, с настороженным, когда-то бывшим, возможно, красивым лицом. Обвела взглядом коридор, бросила взгляд в холл.
— Мам… Что там? — послышался из-за её спины детский голос. Оглянувшись назад, она строго сказала:
— Сиди на диване, не вставай! Я сейчас приду, только посмотрю, что там!.. — и вышла осторожно в коридор, держа в руке молоток.
Через десять минут, обойдя весь дом, выглянув во двор и увидя лежащий у порога и труп Хохлатого, она поняла, что стала в доме единоличной хозяйкой.
О ВРЕДЕ ЛЮБОПЫТСТВА
Завтрак подходил к концу. Олег без аппетита ковырялся вилкой в жареной картошке и размышлял. Перед ним лежал раскрытый блокнот и карандаш; и, отрываясь время от времени от еды, он делал в нём пометки, составлял своего рода план на сегодня.
Сделать нужно было много; всё, наверное, и не успеть, но надо постараться. С тех пор как прошла та неделя, что он отвёл мысленно на возвращение «экспедиции за Элеонорой», потом ещё неделя, потом десять дней, — он постоянно старался быть занятым, чтобы работой отвлечь себя от тяжёлых мыслей.