Крысиные гонки

Девчонки в основном недоумённо молчали; пожилые женщины согласно кивали головами и поддакивали, но без особого энтузиазма. Скорее всё так бы мирно и закончилось, если бы не влезла вдруг в разглагольствование Соловьёвой сама Мэгги, до этого смирно сидевшая в уголке. Причиной её оппонирования подачам Соловьёвой было не то просто плохое настроение, замешанное на ПМС, не то просто то, что своей безаппеляционностью и самомнением бизнес-знаменитость стала утомлять, не то просто желание «сказать своё слово поперёк» или накопившаяся усталость от тупой деревенской работы; а скорее всего всё вместе.

— А я думаю — глупость вы говорите.

Все с интересом обернулись, уставившись на сидевшую в уголке на кровати рядом с Надькой и Ольгой Мэгги. Соловьёва на мгновение лишилась дара речи, а Мэгги продолжила:

— Мы, женщины, без мужчин — никто!

Повысив голос, подавляя поднимавшийся негромкий протестующий ропот, Мэгги нагло выдала:

— Да, никто! И вы, девки, лучше вех это знаете и понимаете! Нахера вот вы в шоу пошли? «Люблю танцевать», а? Не гоните — пошли вы в шоу чтобы иметь возможность бОльшему количеству мужиков экстерьер свой показать, чтобы на вас на сцене мужики смотрели и слюни пускали. На нас, я имею ввиду. Если уж так, начистоту. А их, мужичьи слюни, конвертируются во вполне осязаемое: обеды в хороших ресторанах, подарки, ювелирка там всякая, спонсорство, поездки в заграницу… и как высшая планка — удачное замужество. Что, не так?

Никто не возражал.

— А что тут мадам Соловьёва вещает, что «нужно женщинам управление брать в свои руки» — это всё глупость несусветная! «Рулить», экономику поднимать, решать энергетический, как вы тут говорите, «вопрос» без делёжки и «без агрессии», «как только женщины умеют» — глупость и ханжество. Не потянем, и пытаться нечего. Он надо?? Мужчины, как тут было сказано, «в эту трясину завели», они и обратно выведут. Нужно просто быть нужными им, мужчинам. Как говорится, «в жизни всегда есть место подвигу, надо просто это место знать, и держаться от этого места подальше!»

— И поближе к кухне! — ввернула кто-то, но Мэгги проигнорировала выпад.

— Это проститутская идеология!! — покраснев как рак, рявкнула в силу своих уже пожилых лет Соловьёва. Она почувствовала как «аудитория» «качнулась» в сторону Мэгги — физический труд в условиях близких к диким, не располагал к мужененависничеству.

— А называйте как хотите! — весело и нагло ответствовала Мэгги. Теперь все смотрели только на неё, — Мужское управление вам не нравится? Да вы их просто готовить не умеете, ха-ха! Мужчин, имею ввиду…

— А как надо… их готовить?.. — с интересом спросила сидевшая тут же Кристина.

— Как? Как восточная мудрость гласит: «Сначала давай-давай, а потом бери-бери-бери-бери…»

— Хи-хи-хи.

— Вот из-за таких!.. Из-за таких вот как вы; даже не из-за мужчин с их садистскими наклонностями, а из-за таких как вы сук, готовых дать любому мерзавцу, лишь бы он был в штанах, мы и являемся тем что есть — рабочей скотиной!! — надавила Соловьёва.

— Насчёт «сук» ты бы язык придержала! — зло прищурилась Мэгги, — Понятно, что тебе сукой быть уже не грозит, климактерическая ты кошёлка!

— Вы, девушка, грубите!.. — встали на защиту бизнес-тренерши несколько пожилых дам, ещё не вкусивших в полной мере всех прелестей ручного труда.

— Да идите вы!..

Дальше началась ругань с такими переходцами, что выдержки из той памятной «дискуссии» несколько дней повторялись по дворам…

Да, весело тогда вышло.

— Хи-хи-хи. Вот что её тогда понесло-то?

— А что, всё правильно. Вот как не привезёт Громосеев дрова на зиму…

— Ка-ать. Слушай, а это ведь несправедливо: вот мы тут уже больше месяца горбатимся, с самого основания «коммуны», а вот которые недавно приехали, и, типа, «вступили», — они как на всём готовом?? Да ещё тащатся — вон, Викторовна вчера — «ой, я больше не могу, возраст, то-сё, «плохо себя чувствую» — и домой? На всё готовое, что ль??

— В старых колхозах хоть трудодни выставляли. А потом на трудодни платили — зерном там, или ещё чем.

— У нас не колхоз, у нас — коммуна.

— А разница?

— Девки, вы поймите — колхозы были тогда и у тех, кто в деревне напостоянку жил, и дальше жить собирался. Мы же… эвакуированные. Мы же не собираемся тут до конца жизни… Потому и… Нафиг нам оплата по трудодням?

— Тогда рабство получается? Нафиг мы и упираемся, если потом всё поровну?

— Ну, не поровну…

— Поровну. Паёк и всё такое.

— Не знаю я. Посмотрим. Вот с Громосеевым поговорим.

— Кать. А что ты в церковь ходишь?

— Помолишься — и вроде как полегчает на душе.

— А как там? Ну, в церкви? Хозяйство?

— У них там помещений много, старых. Но людей мало, и кто есть в основном старики. Не очень у них хозяйство — людей не хватает. Хотя отец Андрей так постоянно весь в работе — с топором не расстаётся — плотничает. У них там даже маленькая пилорама есть — они брусок пилят, на окна. Хотят застеклить всё к зиме. Но людей мало…

— Вот бы туда?

— А смысл?

— Ну, не знаю… Там на горе как-то. Опять же церковь каменная, и постройки. Кать, а почему тут такая церковь? Тут же деревня всего ничего?