Крысолов

Отзываясь на мои мысли, на мою молитву, в глубине земли вдруг что-то зашевелилось, заворочалось, выдохнуло тяжело и заныло. Это была ровная, тяжелая, низкая нота, находящая отзыв в кишках, в тонких отростках позвоночника, в черепной коробке. С воем и дребезжанием она стала нарастать, вытягиваясь, становиться выше, пробираясь уже в каждую клетку, каждую альвеолу легких, в митохондрии, в спиральки ДНК. Она резала скальпелем. Город отзывался. Город был жив. Город, часть которого была я, и который был часть меня. Еще один поганый Уроборос.

Какая тошная, какая истеричная, как сирена. Парализовала. Оглушила. Лишила воли. Какая гадкая нота.

Потом она стала вибрировать, вызывая спазм в животе и боль в виске. И когда уже казалось, что это конец, что сейчас вся вселенная лопнет и разлетится горсткой грязи и пыли, нота исчезла. Выдохнула и выдохлась. Треснула в конце раскатом грома и затихла.

Я тут же, в мгновение, все забыла и уснула. И ничего толком не поняла и понять не пыталась. Хотя, возможно, это было самое важное, что со мной случалось. Именно в тот день и в тот миг и именно так началась история, о которой никто не задумывался, о которой почти никто не слышал, которую многие и не заметили. Но которая изменила все.

В ту ночь, гадкую и слезливую, когда так хотелось молиться и оплакивать свои упущенные возможности, в город вошел он. И был на нем скомороший костюм, а к губам он прижимал дудочку, издававшую такие трели, от которых все ныло в кишках, в тонких отростках позвоночника, в черепной коробке. Он был во всем виноват. Хотя никто был не виноват. Виновата была я. И мой город.

Но я в ту ночь просто уснула и больше об этом не думала.

* * *

А он вошел в город. Точнее, въехал на автобусе. И с рассветом вышел из распахнутой двери на сырую улицу и, отойдя чуть в сторону, с наслаждением потянулся и закурил. Первые солнечные лучи исправили ошибку, забавная оптическая иллюзия развеялась – скомороший костюм оказался обычным защитным, формой военного – футболкой с разводами, болотного цвета брюками с накладными карманами, армейскими башмаками и спортивной ветровкой, за ненадобностью повязанной на поясе. А дудочки у него и вовсе не было, хотя, возможно, электронную сигарету, которую он иногда прикладывал к губам и в автобусе (хотя не курил, просто жевал и обсасывал со страстью курильщика, который уже не может жить без этой нелепой привычки), можно было бы принять за волшебную флейту.

Он терпеливо обождал, пока уставший, а потому очень хмурый водитель откроет багажное отделение автобуса, пока рассосется первый наплыв людей, расхватывающих свои сумки, потом сам неспешно подхватил свою черную спортивную сумку (судя по виду и легкости, с которой он забросил ее на плечо – полупустую) и пошагал в сторону крытого павильона автовокзала. Тут он с наслаждением выпил сразу две чашки растворимого кофе в буфете, съел вчерашний пирожок с картошкой и кекс с шоколадной крошкой, потом, купив еще и чаю, вытащил из кармана и рассыпал перед собой на столике какие-то бумажки, записки, квитанции, поковырялся в смартфоне. Из бумажек выбрал самую, видимо, важную, еще раз изучил ее и спрятал в карман, остальные выбросил. Снова подхватил свою сумку и пошел на улицу.

Солнце уже светило вовсю, хотя было еще по-утреннему зябко, сыро. Он шел не спеша, наслаждаясь прогулкой, и как человек, приехавший в город впервые, или, возможно, долго отсутствовавший, он оглядывался по сторонам, смотрел на здания, праздно заглядывал в арки дворов, засматривался на витрины. Иногда жевал свою сигаретку, выпуская обильные клубы дыма, сверялся со смартфоном (видимо, там была открыта карта).

Прошагав так с десяток кварталов, он увидел беспризорного мальчишку, по-воробьиному сидевшего на лавке, присвистнул, чтобы привлечь его внимание, и спросил:

– Пацан, а где тут пятый трамвай останавливается?

Мальчишка вскинулся, посмотрел как-то изумленно и сначала показал в одну сторону, а потом, подумав, в противоположную.

– Так куда мне? – изумился и иронично ухмыльнулся военный.

Мальчишка ткнул куда-то в третью сторону и вдруг с гиканьем спрыгнул с лавки и умчался во дворы.

Военный перебросил сумку с плеча на плечо и пошел дальше. Без подсказки он нашел нужную остановку и сел в еще пустой трамвай. Не без удивления увидел, что на следующей остановке в заднюю дверь, высматривая и прячась от кондуктора, запрыгнул тот самый мальчишка-воробей. Вразвалочку прошел по вагону, подсел рядом:

– Дядь, а ты стрелял?

– Да, стрелял.

– Попал?

Мужчина потер переносицу:

– Не знаю, далеко было.

– Ранен был?

– Да, теперь комиссовали, больше воевать не буду.

– Работать будешь?

Военный снова потер переносицу, паузу сделал дольше, чем в первый раз:

– Наверное.

– А, я так и думал, с работой плохо.

Мальчишка смотрел в упор, не стеснялся и явно рисовался своей проницательностью:

– Возьми!

Сунул в руки сразу несколько одинаковых карточек, на которых лаконично было написано «Работа» и был дан мобильный номер телефона:

– Это вот как раз то, что тебе нужно. Если надумаешь, то скажи, что ты от Кузнечика.