Крысолов

И когда все они — и ее одноглазый крысодав, и обязательный на таких встречах Околович с чистым взглядом семинариста, и тот, чье имя она всегда позабывала, но с выеденными краями шрам по губе и щеке, забыть, разумеется, не могла, и его приятель — с лицом лиса, и мусье (так он рекомендовался) Райкевич (демон мщения юга России в 1919-м), и Мечислав Ицковский (караим из Литвы — молчаливый красавец с шоколадным взором), и поэт Вано Бунивян (он не гнушался рыцарскими посиделками — наоборот — кричал, что тоже умеет рубить и стрелять), и генерал Штейфон (когда наезжал в Париж из Белграда), и капитан Птичка (с печалью тайно влюбленного — Ольга знала), и редкие в этой компании женщины — чаще других бывала непризнанная писательница Зинаида Грасс (торчали ее ключицы из змеиного платья, но рядом с Ольгой она была как пятнышко рядом с солнцем) — когда все они чувствовали похоронную марь, Ольга вдруг поднималась и, улыбнувшись, как только она умела, — доброй плутовкой, пела свое же, что так полюбил петь в 1940-е Петр Лещенко — только он не знал, кто автор: «Никогда, девчоночки, не плачьте!/ Жизнь не любит плаксы никогда. / Лучше о гусарах посудачьте,/ На свиданье сбегайте туда — / В лес и в поле, и на берег речки, /В сад большой или у печки, / Ну, спешите же, туда, туда, туда!»

Но в Москву «Девчоночки» попали не с арестованных лещенковских пластинок. В 1946 году красный журналист Май Чистовых увезет «Девчоночек» в Россию (он услышал их в русском трактире Парижа). И сначала в Швейцарии (где Ольга и Федор оставались до 1950-го), а потом и в Америке они, улавливая писк крысиного радио, будут слышать Ольгин романс в исполнении Шульженки — и в 1949, и в 1950, и в 1951-м…

Только не надо так двигать бюстом (Ольга не видела, но догадаться несложно) — хотела было сказать, но не сказала.

Нет, с возрастом она не становилась язвительной все больше и больше. А иначе посвятил бы ей акростих Вано Бунивян в 1949-м, когда она с Буленом наведалась в Париж? —

Ольга

О

зноб осенний в позднем ноябреЛисты стряхнул неторопливо.
Года, как листья, тоже в серебре,
А сердце и в годах — огниво.

Серебро означает, разумеется, седину — но не была никогда Ольга такой глупой, чтобы печалиться из-за этого. Тем более (острил Булен) ей надо было удирать из Парижа ланью: парижские леваки распустили слух про сотрудничество Буленбейцера с немцами. «Ты, Олюшка, не изменилась настолько, чтобы соответствовать паспорту мадам Жоффруа, который ты носишь с собой».

И, скорее всего (думала Ольга), он не подслащивался. Ведь опубликует же в 1952-м Вольдемар Алконостов в очередном сборничке стихотворений «Влюбленность»? В память о встречах в 1938-м, когда они познакомятся. Только познакомятся — всегда настаивала Ольга. Заметим, что это не «Влюбленность», позже ставшая знаменитой и единственной допущенной к печати — по настоянию супруги Алконостова. Впрочем, стоило ли ревновать? (Удивлялась Ольга.) Там — лиризм, философизм — влюбленность-бездонность; влюбленность-потусторонность, а здесь, в ее «Влюбленности» — милая шуточка…

Не говорите, что влюбленность
Лишь грустный поворот лица.
А если вас спасет бонтонность
Изысканного хитреца?

Когда увидите в жакете

Тугом заманчиво, когда
На обязательном банкете
Среди гостей вдруг молвит «да».

Или почудится? Пожалуй…

Как это грустно, господа.
Для Ольги вы всего лишь малый
Не без приятности, ну да.

Но вы ее подстережете

В послеобеденном саду.
«Вы легкие не бережете!
Позвольте, я вас украду!»

«Крадите…» — царственная ножка

В авто ступает не спеша.
Такая царственная кошка,
А по-французски — руаяль-ша.

Куда вам деть свою бонтонность?

Манеры, долг, мораль — куда?
Вы беззащитны, ведь влюбленность
Не остужают пудом льда.

Сказать ей: «Нимфа Лорелея»?

Ведь час прогулки пролетел,
Или намеком, но смелее,
Допустим, про слиянье тел?

«Измучила совсем влюбленность…»

«Я догадалась…» Что — тогда?
Лишь вздохи и недоговоренность…
«Так поцелую?» — «В щеку — да».

— А смотрите, — сказала Ольга (чтоб поддразнить?) Алконостову, — Какие поэзы мне написали в Москве — а я и не знала!