Крысолов

— Прошу простить за беспокойство… — (Свой, подумал я, свой! И чином не ниже профессора. Доценты, те погрубее, попроще…) — Я дозваниваюсь к вам вторую неделю, Дмитрий Григорьевич. Но, к сожалению… — К взаимному, — подхватил я, уловив, что обозначилась пауза. — Мне пришлось отправиться в зарубежную командировку. Кембридж… Симпозиум по компьютерному моделированию иерархических связей в стаях крупных хищников… Львы, гиены, волки… И человек, само собой. Опасное занятие! Послышался вежливый смешок.

— Рад, что вы уцелели, Дмитрий Григорьевич, и прошу простить покорно, что не называюсь. Уверен, моя фамилия вам ничего не скажет. Я… э-э… коллега и сослуживец вашего знакомого. Того, с которым произошло несчастье. Ррад… Дмитррий Грригорьевич… Пррошу прростить покоррно… Уверрен… Раскатистое долгое “эр”, но совсем не такое, как у мерзавца Петруши; впрочем, Петруша с сухогруза и слов-то таких не знал — прошу простить покорно… — Кажется, несчастье случилось на вашей даче? — деликатно поинтересовался голос.

— Увы!

Масса эмоций и ноль информации. Теперь послушаем коллегу и сослуживца. Я почти не сомневался, что знаю, кто он такой. Вот только имя-отчество не мог припомнить.

— Дмитрий Григорьевич… — Голос приобрел задушевные интонации. — Не хочу обидеть вас… либо, паки того, оскорбить напрасным подозрением… Но если вы что-то нашли… что-то странное, непонятное… может быть, пугающее… будьте осторожны, батенька мой!

Батенька мой… паки того… Это тянуло уже не на профессора — на академика! Со знанием классических языков, от древнеславянского до латыни! — Милостивый государь, — произнес я с вежливым придыханием, — не могли бы вы выразиться более определенно?

— Попытаюсь. Пропала некая вещица… точнее, три вещицы, каждая — в своем футляре особенного цвета… черный, красный, голубой… Футляры небольшие, в форме цилиндриков, с плотными крышками… Так вот, Дмитрий Григорьевич, не открывайте черный и красный футляры. Ни при каких обстоятельствах! Прошу поверить, я забочусь лишь о вашей безопасности. Я — врач, Дмитрий Григорьевич, я клятву давал… клятву Гиппократа… Вы понимаете, что это значит? “Давал ты клятву, старый пень, — промелькнуло в моей голове, — а потом такое напридумывал, что взглянуть страшно!” Но вслух я трагическим тоном пробормотал:

— Уже… Увы мне, уже! Уже!

— Что “уже”? — встревожился голос.

— Я не знал, что вы давали клятву Гиппократа… не знал и посмотрел на черный амулет… как раз перед отъездом на симпозиум… нашел его на даче… после несчастья с нашим общим знакомым… Что теперь, профессор? Что со мною будет?

Кажется, на профессора он внимания не обратил, только раскашлялся, будто вдруг запершило в горле. Справившись с приступом, поинтересовался:

— Вы были одни?

— Один, как перст.

— А красный футляр не открывали?

— Нет, — подтвердил я, не уточняя, что вовсе его не видел.

— Хорошо. Вы спрятали гипноглифы в надежном месте?

— Гипноглифы?

— Да. Амулеты, как вы их называете.

— В надежном. Я не знал, что с ними делать. Тут столько желающих объявилось… Я запутался. И уехал на симпозиум, от греха подальше. — Никому их не отдавайте! — Голос был близок к панике. — Никому, Дмитрий Григорьевич! Никому, кроме меня!

— Но кто вы, сударь?

— Я… Ну, не важно. Я вас навещу, я знаю ваш адрес. Приду через несколько дней. Ждите и не волнуйтесь. Только не открывайте черный и красный футляры! Он повесил трубку, в ней что-то снова пискнуло, и я витиевато выругался. Конспиратор хренов! Значит, черный и красный не открывать, а голубенький — можно! Так сказать, для наслаждений души и тела… Впрочем, что гневаться и сердиться? Косталевский (сомнений не было, что звонил именно он) добавил ценную информацию, которой тут же сыскалось место на моей воображаемой схеме. Теперь я знал, что гаммиками похищен красный амулет, что амулеты именуются гипноглифами и что они бывают разной силы или, верней, представляют для окружающих разную степень опасности. От одних хохочешь или прыгаешь в постель к любимой, а от других… Что? Что именно? Черный гипноглиф не оказал на меня воздействия… вроде бы не оказал… правда, я любовался им в одиночестве… А как положено? Вдвоем? Или втроем? Тогда как белый… Я вдруг подскочил, сообразив, что о гипноглифе белого цвета речь у нас не шла. Но разве он не представлял опасности? Странно… Если уж о чем предупреждать, так о неполадках с головой и вероятной амнезии… Или тут был коварный умысел? Откроет Дмитрий Григорьич, батенька мой, белый футляр, посмотрит, поглядит — и позабудет обо всем на свете… Забудет Сержа Арнатова, и Косталевского, и их катализаторы-гипноглифы, и собственное имя… Почему бы и нет? Очень изящное решение проблемы!