Крысы (сборник)

А они ждали его в огромном подземном зале — не то в пещере, не то в склепе, и, когда он вошел, они осклабились, хотя и не произнесли ни звука. Изабель тоже была там. На ней было платье с цветастым рисунком, которое он так ненавидел, забавно-нелепая соломенная шляпка с вишнями на полях да еще перчатки с дырочками. Перчатки эти были предназначены для мытья посуды, а отнюдь не для званого вечера в саду королевы, приглашения на который она все еще дожидалась, нет — томилась по нему. Были здесь и его сыновья, и даже старший, который вообще-то на чужой земле далеко за океаном уже был разорван взрывом на куски. Рядом с ними стояли их жены и дети. И все скалились, даже младенец. В этой толпе он узнал и других: коллег, своего непосредственного начальника по министерству, соседей, а еще билетного контролера с ближайшей к его дому железнодорожной станции, архиепископа, которого он как-то раз видел на торжественном обеде, правда, в тот раз на нем не было всего его церковного облачения. Но большинство присутствующих были ему незнакомы. И вот еще что: абсолютно у всех была одна примечательная черта. Заметить ее было несложно, ну просто без проблем, но едва он что-то сказал им по этому поводу, как они хлынули вперед и обступили его, скаля, обнажая свои зубы — два длинных спереди. Резцы сочились чем-то влажным, поблескивали остротой. Но он же сказал правду: головы-то у них были крысиные. Даже у младенца, повернувшего к нему оскаленную мордочку, пасть была перепачкана кровью, явно высосанную из раздувшейся груди матери...

Он вырвал руку из пасти куснувшей ее крысы, но остальные толпой надвинулись на него и плотно зажали. Изабель наклонилась к нему, будто бы поцеловать, но внезапно губы ее раздвинулись и обнажились острые зубы, готовые вонзиться в него. Не обращая внимания на его сопротивление, она принюхивалась к его щеке. Запах, исходивший от нее, был настолько удушающим, что горло его сжало спазмом и он едва мог дышать. Она всасывала его кровь, слизывала ее языком, прикосновение которого напоминало жесткую щетку для волос. Она чавкала, жадно глотала, и от этих звуков его затошнило. Одежда его куда-то исчезла, и они радостно скалились над его наготой. Они ощупывали его тучную, рыхлую плоть, довольно шумели. Они откусывали от него кусочки и смаковали их, как деликатесы. Но порции становились все больше, все существеннее, и вскоре эти чудовищные люди-крысы уже глубоко вгрызлись в него, совершенно не обращая внимания на его сопротивление. И когда его руки вдруг коснулись его собственного лица, он ощутил щетинистую шерсть, жесткие усы. И его зубы стали такими же, как у них, — острыми и смертоносными, а руки превратились в когтистые лапы, царапавшие его же собственное тело! Но даже превращение в одного из них не спасло Дили: они уже ободрали с него мясо и сражались за его сердце, пока он наконец не решил, что с него уже хватит, что это сон и пора из него выходить, пора просыпаться, а не то они сожрут его целиком. Усилием воли Дили заставил себя проснуться. Нехотя, вяло мозг повиновался, протащив его прочь, обратно, через эти слизистые коридоры вверх по винтовой лестнице. Семья, друзья и все прочие щелкали за его спиной зубами. Они явно наслаждались этой игрой, — вверх, вверх, все выше и выше... И вот он — свет наверху. И он все ближе... Яркий свет...

Пробуждение.

Пробуждение к другому дурному сну.

Глава 23

Они виднелись сквозь туман, как серые призраки. Недвижимые, но каким-то образом колеблющиеся, похожие на тени, отброшенные на мелководье. Они молча наблюдали за спящими людьми, распростершимися вокруг все еще раскаленных угольков костра.

Дили нервно приподнялся и, стараясь не шуметь, сел. Поначалу он даже засомневался — уж не продолжается ли сон? Одеяло соскользнуло ему на плечи. Он попробовал пересчитать эти призрачные фигуры, но не был уверен, может, это просто силуэты обгоревших деревьев? Утренний туман — впрочем, не такой густой, как накануне, — был способен и не на такие проделки. Дили страшно хотелось окликнуть их, как-то поприветствовать или, по крайней мере, предупредить своих попутчиков о возможной опасности. Но крик застрял у него в горле: в этих смутных силуэтах, в их неподвижных, безмолвных позах было что-то угрожающее. Дили прижался спиной к обуглившемуся стволу дерева.

Какое-то насекомое зажужжало прямо у него перед лицом, приземлилось на бровь и тут же стало сосать выступившую среди бровинок влагу Дили замигал, задергал лицом, чтобы согнать муху, — он боялся звучно шлепнуть ее. Насекомое, неустрашимое и большое, упрямствовало, и человек, давший ему временный приют, вынужден был резко мотнуть головой. Муха с сердитым жужжанием улетела прочь, но теперь Дили стала изводить струйка пота, бегущая по складке между щекой и носом. Дили осторожно наклонил голову и отер лицо об руку, лежащую на приподнятых коленях.