Крыжовенное варенье (СИ)

В конце сеанса Калиостро предложил купить у него эликсир молодости, оным он пользуется на протяжении всей своей жизни, и оный регулярно потребляет его драгоценная супруга. Для пущей убедительности моложавая Лоренца встала и поклонилась. Народ стал расходиться. Оставляя добровольные пожертвования на серебряном подносе, что держал стоявший при выходе лакей. Поскольку все находились под сильным впечатлением, не скупились. Да и как поскупишься, шандалы вдоль стен были вновь зажжены и гости с нескрываемым интересом разглядывали, кто что кладет. Средь монет лежала и одна ассигнация на 25 рублей. Уж неизвестно, кто ее пожертвовал, один человек или несколько.

Как раз в тот момент, когда Татьяна положила на поднос пару медных рублей, рядом с ней возник граф Шварин, метнул какую-то мелочь в общую кучу, а сам впился глазами в руку женщины:

— Экое чудесное творенье у вас на пальчике. Простите мою нескромность, но я готов биться об заклад, изумруд был увеличен в размере нашим несравненным магистром…

Женщине, разумеется, подобное предположение польстило. Окончательно отринув все давешние обещания помалкивать, она вступила с графом в диалог:

— Неправда ваша. Этот перстень именно с таким камнем мне сама императрица пожаловала.

Прохор ткнул мать локтем в бок. Но увести не успел, его отвлек тот самый мужчина в темно-синем сюртуке, появление которого в зале было предсказано.

— О, так вы можете попросить господина Калиостро, и камень возрастет еще в несколько раз. Вы ничем не рискуете! Граф делает это совершенно бесплатно! Правда, — Шварин замялся, — желающих много. Но магистр ко мне благоволит, я договорюсь, — и совсем доверительно добавил. — Знаете, он дал согласие погостить пару месяцев в моем Московском имении, ежели бы вы отдали мне сейчас сей перстень… Только представьте, ваш изумруд теперь размером с ягоду, а будет — с яблоко… — глаза «доброхота» горели, казалось, они сами вот-вот взорвутся и вспучатся, если уж не до величины яблока, то по крайней мере до сливы.

Татьяна застыла в нерешительности. С одной стороны, к чему ей такой большой камень, не то что на палец, на шею не наденешь. С другой, все ж, изумруд! И надевать не надобно, можно просто любоваться. Это ж целое состояние!

— Даже в сокровищнице самой Екатерины Алексеевны такого огромного изумруда не отыщется, — Илья Осипович жаждал подтолкнуть собеседницу к согласию, а вышло наоборот. Обладательница вожделенного перстня вдруг вспомнила, что сей презент ей как раз императрица и поднесла. «Негоже будет, с подарком-то расстаться, да еще взамен оного возыметь камень столь великий, что та же Катерина Алексеевна обзавидуется!» Татьяна по-прежнему относилась к государыне как к своей заочной подруге. Хотя уж много лет не пользовалась ее милостью.

— Нет, уж, простите, не согласна я! Мне не цена камня, а сам перстень дорог.

Шварин извинился за беспокойство и откланялся. Татьяна оглянулась. Гости все разошлись. Прохора тоже не было видно. Решила, что тот дожидается мать в карете, и вышла на воздух.

На улице было темно, холодно и сыро. К Ротонде тянулась совсем узкая дорожка, лошади по ней не могли проехать. До экипажа нужно было немного пройти пешком. Татьяна поежилась, поискала глазами хоть какого, пусть случайного, спутника. И заметила впереди мужчину. Кто это не разобрала, но пустилась вдогонку.

Парик как у всех, с белой косичкой. Припадает на правую ногу. Что-то Татьяна не помнит, чтобы кто-то входил в залу, или выходил из нее, прихрамывая. Однако где-то эта походка ей уже встречалась…

Боже! Да точно так хромал вышедший из леса силуэт, зарезавший пруссака Арнольда, когда она пыталась бежать в Тюрингию. Не успела женщина испугаться, прохожий развернулся. В его руке сверкнуло что-то желтое, металлическое… Больше она ничего не помнила.

Разговор на кухне

Москва, август 2000-го года.

— Уно-уно-уно, ун-моменто! — завывали Фарада с Абдуловым.

«Формула Любви» был одним из самых любимых фильмов у Светланы Артемьевны. На экране Александра Захарова зыркала глазищами по сторонам, изображала «Амор».

Мария Алексеевна и Станислав Евсеевич сидели на полужестком угловом диванчике, запершись на кухне, и смотрели телевизор. Сын Сережка недавно вернулся со студенческой практики и решил устроить дома небольшую «тусню» а ля «Прощай лето, здравствуй …, новый курс!» В его лексиконе между словами «здравствуй» и «новый» присутствовало еще одно, на жаргоне означавшее «седалище», но родителям оно названо не было.

Дверь скрипнула, на кухню вместе с ритмичными ударами многопудового металла прорвался наследник. Он старался держаться ровно и говорить четко:

— Предки, а вам погулять не надо?

Открыл дверцу холодильника, вытащил еще одну упаковку пива. Ответа так и не последовало.