Крыжовенное варенье (СИ)

Кажется, обстановка была несколько разряжена. И, возможно, жизнь предков вошла бы в свое обычное русло, если бы не очередной инцидент.

На кухне было душно и Станислав Евсеевич распахнул окно не чуть-чуть, вертикально, а на весь позволяемый фрамугой горизонтальный угол. Рядом с кухней находилась большая комната и балкон, куда гости выходили курить. И вот с этого самого балкона послышались два девичьих голоса:

— Свет, ну, не думаю я, что у Мишки роман с Сыроежкиной. Сколько ему лет, и сколько ей! Она ж ему в матери годится!

Чижовы замерли. Мария Алексеевна застыла с горячим чайником в руках, супруг ее и вовсе прислонился к подоконнику, чтобы четче все слышать.

— А почему он тогда от меня бегает, почему сегодня на вечеринку не пришел?

— Ты знаешь, мне кажется он не от тебя, а от Сережки бегает, что-то там у них произошло, похоже, еще весной, или даже зимой. Как раз тогда, когда Сыроежкина прислала человека к нам курс, чтобы отобрал студентов на съемки.

— А ты была на тех съемках, ну, когда Мишка с ней познакомился?

— Была. Там предлагали всем высказаться по вопросу оттока молодых специалистов за границу, — повисла пауза, видимо, дамочка затягивалась сигаретой. — Мы еще удивились, зачем младшекурсников набирать на такую тему? Ведь логичнее было бы выпускников. Верно?

— Верно!

— Ну, вот! Мишка чаще других реплики вставлял. Если честно, всякую чушь порол. После съемок к нему подошел редактор программы и сказал, что с ним желает переговорить сама мадам Сыроежкина. Все, больше ничего не знаю.

— Сына, сынуля! — завопила Мария Алексеевна, да так истошно, что девчонки шуганулись с балкона в комнату, а Сережка услыхал вопль даже через долбящую музыку.

— Ма, ты че! Ну, дай повеселиться! Че опять не так?

— Серега, ты с кем-нибудь из друзей о бабушкином дневнике, или о перстне с изумрудом, о Николае Городце, говорил? — задал вопрос отец.

— Родичи, вы тут, на кухне, угорели, что ль? Да кому бабкин дневник интересен?! Мы там девчонок кадрим, так сказать о будущем думаем, а не в прошлом копаемся, не генеалогическое древо исследуем.

Сережка схватил из стоявшей на столе хрустальной вазочки пряник и откусил.

— Спасибо, чаю не надо, — попытался он съерничать. Но по лицу родителей стало понятно, что те чай предлагать не собираются, и шутить тоже не будут.

— Ты нас не правильно понял, сынок, — вступила в беседу Мария Алексеевна. — Не сейчас. А когда-либо. Может быть, зимой. Или весной…

— Да очень мне надо было об этом говорить!

Чижов-старший взял сына за плечи, подтолкнул к угловому диванчику и насильно усадил. Тот уже начал раздражаться:

— Ни с кем я не говорил, — с мольбой смотрел он на отца.

— А на какие такие съемки к Елене Сыроежкиной вас приглашали и когда.

Сережка удивился вопросу, но ответить решил прямо и подробно. Понял, иначе «черепа» от него не отстанут.

— Ладно, ма, па! Тогда, наливайте чаю. («Все ж нехорошо разговаривать с родителями, когда от тебя разит пивом, авось крепкая заварка слегка протрезвит голову и перебьет хмельной дух»)

И Сережка рассказал.

В конце минувшей зимы к ним на факультет действительно приходили представители утренней программы, на которой работает Елена Сыроежкина. Раздали анкеты и потом, по результатам их заполнения, отобрали десять человек, которых и пригласили на запись передачи. Точнее, пятнадцать человек, из расчета, что кто-то может не прийти. Сережка попал в группу, но он-то как раз и прогулял ответственное мероприятие.

— А ты разве не помнишь, я же тебе говорила, что Лена Сыроежкина моя бывшая одноклассница… — непонятно к чему вставила мать.

— Ма, я, конечно, пьян слегка, но не настолько, чтоб память отшибло! Помню! Как не помнить?! Ну, так что с того? Обязан был явиться пред ея светлые очи в обязательном порядке?! Ну не захотел я сниматься…

— Нет! Не обязан был, — даже как-то растерялась мамаша.

— Кстати, она, видимо, об этом, ну, что я твой сын, тоже помнила. Ребята утверждают, спрашивала обо мне.

Мария Алексеевна и Станислав Евсеевич переглянулись.

— Ты говорила Лене, где Сергей учится? — теперь уже допрос был перенесен с сына на супругу.

— Не помню я, — пожала та плечами. — Наверное, говорила, как сыном-то не похвастаться.

— А правда, что у Мишки, друга твоего, с этой Сыроежкиной роман? — снова спросил Чижов Чижова.

— Ну, что-то типа того, а вы собрались привлекать полицию нравов?

— Да не до нравов нам! Последний вопрос, сын. Не расспрашивал ли Мишка тебя про бабушкин дневник, мол, где лежит, в коттедже или в городской квартире?

— Ой, да не помню я, пап!

— Отвечай! — тряхнул его за плечи грозный батяня.

— Ну, — он потупил взгляд. — Было что-то такое. Мельком. Подробности…

— Давай-давай, напрягай извилины, — снова затряс за плечи. Марии Алексеевне такой способ выколачивания информации показался даже несколько антипедагогичным.

— Как-то так к слову пришлось. Мы говорили о занудстве предков, — тут он спохватился. — Ну, то есть, обсуждали, у кого из знакомых слишком вредные родители. Вы у меня, разумеется, не такие!