Крыжовенное варенье (СИ)

— Да, получилось… У меня. Именно так… Да, ну, я же великая болтушка. Узнаю — перезвоню… Я бы вам, дорогой Алексей Степанович, настоятельно порекомендовала в «Спортлото» сыграть. С вашей интуицией — озолотитесь! Нет, не шучу… До свидания!

Бабуля мягко положила трубку в гнездо базы и вернулась к гостье:

— Ох, дела! Это мой… знакомый звонил, — зарделась, словно младая барышня. — Так на чем мы остановились?

— На том, что Павел разбирал бумаги умершей матери… Светлана Артемьевна, у вас волосы растрепались.

— Спешила, бежала, думала, не поспею, повесит трубку, знакомый-то. — Она вытащила шпильки, зажала их в зубах, размотала пучок, пригладила пальцами длинные черные волосы (седина закрашена до самых корней), с быстротой фокусника совершила некую круговую манипуляцию, и прическа снова готова: спереди ровный прямой пробор, на затылке — тугой узел. Поправила пуховый платок на плечах и продолжила: — Так вот. Там был дневник. Ты сама никогда не пробовала вести записи? — вопрос был как бы риторическим. Бабуля и не предполагала дожидаться ответа. — Для мужчин дневник — организатор жизни. Когда мысли перестают помещаться в голове, они их записывают, чтобы не забыть. Сильный пол немногословен и, как правило, ограничивается скупой отметкой о происшедшем, так сказать, констатацией факта: «Заходил Семен Иванович, просил миллион долларов, обещал вернуть с первой получки». Для женщин же дневник — что-то вроде подружки-подушки. Дамы сливают туда все свои слезы, сердечные секреты и интимные подробности, все то, о чем не хотелось бы говорить вслух. При этом, втайне от самой себя, каждая надеется, что ее записи когда-нибудь, «совершенно случайно», попадут в чужие руки и будут прочитаны, а может быть («О счастье!»), даже опубликованы.

Бумаги с воспоминаниями, которые попали в руки Павла, не были исключением, они тоже оказались хранилищем сердечных обид.

«Счастье не так слепо, как обыкновенно думают. Часто оно есть не что иное, как следствие верных и твердых мер», — с этих строк женщина начала свое повествование.

Мать Павла лепила свое счастье осознанно. Она много читала и пыталась отыскать ответы на философские вопросы: что первично — любовь или долг; способны ли мирно ужиться в одной душе покорность и гордыня; может ли правда быть абсолютной?

Отец же о подобных «пустяках» не задумывался вовсе. Свое «счастье» он впервые нашел в десятилетнем возрасте — на дне бутылки. Да так с ним и не расставался. Юноша женился в семнадцать лет (невесте было и того меньше, всего шестнадцать), но семейная жизнь не заладилась, потому что она (семейная жизнь) его не интересовала. Зато с большим увлечением он играл в солдатиков. У него была целая армия деревянных, свинцовых, восковых, слепленных из крахмала рядовых и офицерских чинов. По праздникам он «заставлял» их «палить» из орудий и ежедневно менял часовых на посту.

Как-то к картонному бастиону пробралась крыса и отгрызла голову часовому. «Главнокомандующий» приказал учинить над грызуном показную расправу. Крысу поймали, выпороли и повесили прямо посередине комнаты, на маленькой игрушечной виселице, «на глазах» у игрушечного полка. Тело «преступницы» должно было болтаться в петле три дня — «для внушительного примера». Когда супруга застала благоверного за сим живодерством, не смогла сдержать эмоций. Но увидев, что мужа ее реакция только разозлила, тут же ретировалась:

— Как женщина, я ничего не смыслю в военных законах.

Зато она многое смыслила в психологии. Муж к ней холоден? Она раздобыла военный мундир, переоделась в солдата и встала навытяжку перед дверью в спальню. Надо ли объяснять, что форма военная весьма соблазнительно подчеркнула ее естественные, дамские, формы…

— Бедный Павел! Наверное, когда он прочел записки матери, ему стало жаль женщину. — Ольга слушала свою собеседницу внимательно и на какое-то время даже позабыла, что бабуля ведет речь отнюдь не о собственной знакомой и даже не об их современнице.

— Ох, дела! Что ты, Оленька! Конечно, любой другой человек ей посочувствовал бы. Любой, даже абсолютно чужой, но не Павел. Во-первых, он с детства был воспитан как будущий император. Командовать, управлять, подчинять — вот чему его учили. Во-вторых, хотя мать и оказалась непричастной непосредственно к гибели супруга, зато хапнула власть в свои руки. А ведь российская корона могла оказаться на голове Павлуши если не тридцать четыре года назад, то хотя бы двадцатью пятью летами ранее, когда он достиг совершеннолетия…

Так что дневник не только не вызвал чувства сострадания у наследника, он привел его в бешенство. Собственноручные записки матушки подтверждали самые скандальные сплетни русского двора: Екатерины Великая не была верна своему мужу с первых лет их совместной жизни. Соответственно, ставилась под сомнение причастность Павла к правящей династии. Какой позор! Дневник было приказано запереть и никому не показывать… Только почти через шестьдесят лет, в 1859 году, «Записки императрицы Екатерины II» были обнародованы.