Кржижановский

— Нет денег? — усмехнулся тот. — Можете на улице подрабатывать!

Какие напрасные и несвоевременные слова! Быстро распространились они по Петербургу, вызывая протесты и возмущение! Всех всколыхнули они — и левых, и умеренных, и некоторых благонамеренных.

Старик был все время рядом с фабрикой. Он писал листовки, принимал группы работниц: как опытный штурман, умело вел забастовку между скалами различных настроений, экономического уклона. Его руководство отличалось точностью и лаконизмом. Такими же краткими и деловыми, без малейшей лишней фразы, были и его листовки.

В декабре возросло влияние социал-демократов на крупнейшем Путиловском заводе. Посоветовавшись, решили воспользоваться царившим на заводе недовольством из-за нового сокращения тарифов или «сбавки». Старик вместе с Глебом, с другими товарищами были полностью в курсе всех происходящих на заводе событий, и Глеб внутренне залился краской стыда, когда прочел яркую, поражающую конкретным знанием заводской жизни листовку Старика.

Листовки были переданы «Петьке да Борису» — Зиновьеву и Карамышеву, и те разбросали их по заводу. Разразилась буря. Рабочие смело выступили против заводской администрации. Была вызвана полиция. (Проходят люди словно тени, но в памяти народной чтут борцов за счастье поколений: их нет, и все ж они живут… Вновь вас, путиловцы, я слышу. Завод ваш вновь к боям готов… На Александровском мы с с Бабушкиным вместе по плану твоему работали давно. Мы — только химики. Проверить можете — нас видно чрез окно… Широкое окно пикетом нашим было. Сигналы нам в него ты посылал не раз, оно в глухой проулок выходило. Но все ж охранка перекрыла нас.)

На Путиловском. да и на других заводах, кроме «стариков», работали среди рабочих еще две группы революционеров — плохо организованные, не имеющие четкой программы «обезьяны», молодые учителя и учительницы вечерних курсов, руководимые Тахтаревым, и «петухи», молодые революционеры, большей частью студенты-технологи, возмещавшие недостаток теоретической подготовки большой напористостью, — ими руководил задиристый «генерал» Чернышев. И «обезьяны» и «петухи» буквально переманивали рабочих из кружков «стариков» в свои, в чем особенно усердствовал зубной врач Михайлов, к которому Старик относился с крайним подозрением, близко не подпуская к центру. Развязный, необычайно легко устанавливающий связи среди рабочих, ничего не боящийся, прямо-таки отчаянный, Михайлов был обожаем и ценим Чернышевым. Когда наступило лето и многие «старики» разъехались — Старик — за границу, Глеб — в Поволжье, словом, кто куда, — Радченко и Старков, оставшиеся за руководство, по просьбе Шелгунова разрешили Михайлову на время отсутствия пропагандистов-«стариков», взять себе на лето рабочие кружки «стариков», и тот, проникая в эти кружки, знакомясь с рабочими, выспрашивая у них, многое узнал о структуре организации, многое узнал и не задорого продал охранке, платным осведомителем которой был уже пару лет.

У полиции накапливался материал, и 17 октября 1895 года Сабуров направил петербургскому градоначальнику фон Валю совершенно секретное послание следующего содержания: «…дальнейшая отсрочка ареста, способствуя внедрению пропаганды интеллигентов в рабочую среду, укореняет в ней опасную уверенность в бессилии полиции обнаружить тайные происки революционеров. Признавая вследствие сего своевременным, не позднее начала декабря 1895 г., произвести обыски и аресты интеллигентных руководителей рабочего движения в г. Петербурге, а также привлечь к делу тех из рабочих, которые, увлекаясь пропагандой социалистических учений, вредно влияют на своих и т. п., я имею честь просить ваше превосходительство предложить охранному отделению усилить ныне агентурное наблюдение за всеми активными членами кружка…»

В департаменте был подготовлен «Список лиц, подозреваемых в принадлежности или прикосновенности к противоправительственному кружку» из 57 лиц, в котором под № 1 значился Ульянов Владимир Ильин, под № 2 — Кржижановский Глеб Максимилианов, под № 3 — Старков, под № 4 — Ванеев, под № 13 — Малченко, под № 14 — Радченко, под № 15 — Красин, под № 16 — Запорожец, под № 23 — Невзорова, всего 57 человек.

Судьба этих пятидесяти семи должна была быть теперь решена 8 декабря 1895 года в частном совещании в департаменте полиции, при участии прокурора судебной палаты и полковника Секеринского. Обсуждение не вызвало больших споров, и возле большинства фамилий синий карандаш, учитывающий мнение директора департамента Сабурова, начертал: «Арест», «Арест», «Арест». «Утихомирившихся» Радченко и Красина решили пока не трогать, Невзорову тоже — как приманку для выявления ее связей, для поимки оставшихся пока еще на свободе.

Теперь Сабуров просил петербургские власти «сделать распоряжение о производстве сегодня ночью у означенных в списке лиц, в порядке положения об охране, обысков и подвергнуть содержанию под стражей тех из лиц, которые подлежат аресту…»

И Старик и Глеб были, таким образом, обречены на арест.