Я перестала расхаживать, шокированная. Генри впервые показал свою уязвимость. Услышать это от него сейчас было все равно что узнать, что кактус может плакать. Но сочувствие было напрасным для такого человека, как Генри.
Меня удивило, насколько безболезненно было говорить чистую правду. Столько лет все казалось запутанным, погрязшим в эмоциях, которые я не могла распутать. Но всё прояснилось, и реальность еще никогда не казалась такой леденяще прозрачной.
Как бы я ни злилась на Ксандера, часть меня также испытывала к нему жалость. Любой мужчина был бы в полном дерьме, если бы его воспитывал такой отец.
Генри был ответственен за то, что у Ксандера поганое чувство нормальности в отношениях. Из-за Генри Ксандер вел себя как собственный злейший враг. Генри был причиной, по которой Ксандер запер меня в этой спальне.
Удаление фотографии имело бы огромное значение для Ксандера и всей команды. Я была удивлена, что за такое короткое время стала заботиться обо всех парнях. Они поклялись защищать меня и прикрывать спину Ксандера; я не хотела, чтобы они страдали из-за этого.
Генри капитулировал слишком быстро, отчего я заподозрила, что его первоначальное сопротивление было проверкой. Он выжидал, как будто я была одним из его инвесторов.
Я ожидала, что он предложит именно такую сделку, но знала, что Ксандер никогда не согласится. Сердце сжалось в груди при одной мысли о том, что придется оставить его. Я не любила Генри; он был чудовищем. Я никогда не смогла бы вернуться к нему после того, что он сделал. Но я пока не могла раскрыть свои карты. По крайней мере, до тех пор, пока не найду другой способ выбраться из этой передряги.
Когда я проснулась на следующее утро, кто-то оставил поднос с завтраком на столе в кабинете. Я вяло ковырялась в еде и не удивилась, когда телевизор автоматически включился на игру Ксандера.
Я продолжала напоминать себе, что ненавижу его, даже когда он посвящал мне гол за голом. К последнему голу, к моему большому огорчению, румянец пополз вверх по моей шее. На этот раз я ненавидела себя за то, что оказалась такой слабой женщиной.
Пыхтя от досады, я провела остаток дня, обзванивая различные компании, готовые предоставить команде бесплатное снаряжение. Я удовлетворенно улыбнулась, когда одна из них клюнула на мою наживку и поняла, почему Ксандер не конфисковал мой телефон. Я бы сошла с ума, если бы не могла работать.
В мире безумия этот жест был странно милым.
Было уже далеко за полдень, когда я услышала голос одной из его сотрудниц:
— Мисс Максвелл? Мистер Максвелл обеспокоен тем, что Вы мало ели.
Я обвела глазами комнату, запоздало вспомнив, что Ксандер установил камеры... где-то здесь. То, что он наблюдал за моим режимом питания, раздражало до невозможности.
— Могу я приготовить Вам что-нибудь еще? – спросила женщина по ту сторону двери.
— Просто чай, – с усилием сказала я. — Слегка подслащенный.
Я обыскала комнату в поисках камер, но ничего не обнаружила. Возможно, они были спрятаны, как, например, внутри медведя, вот только у него не было ни одной мягкой игрушки.
Я прерывисто вздохнула как раз в тот момент, когда в дверь постучали.
— Здравствуйте, мисс Максвелл.
В комнату вошла женщина в брюках и красивой белой блузке на пуговицах, держа в руках поднос. Это был очень красивый чайный сервиз – кувшинчик для сливок, заварочный чайник и все остальное. Я подумала, не Ксандер ли его выбирал.