Ксанское ущелье

Потом осторожно разжал цепкие руки Ахсара, отодвинул его от себя и деланно придирчиво стал оглядывать:

— Ну-ка, покажись, покажись, какой ты богатырь вырос! У-у, скоро на охоту будешь ходить!

— Я и сейчас бы пошел! — не умея сдержать счастливую улыбку, сказал Ахсар. — Вот только ружья у меня нет. — Рука мальчишки так и тянулась погладить блестящие головки торчащих из ленты патронташа, как газыри, патронов.

— А лук? — усмехнулся Васо.

Ахсар даже не спросил, откуда брат знает об его луке. Он с готовностью кинулся к полатям, нырнул под них и вернулся с луком и пучком ореховых стрел, одну из которых строгал перед тем, как мать отправила его за водой.

— Отличный лук, Ахсар! Я в твои годы не умел делать такого, — польстил он мальчишке, и тот расцвел от удовольствия:

— Знаешь, как далеко стрела летит? Аж за овраг. Хочешь посмотреть?

— Верю, верю, Ахсар, — погладил Васо братишку по вихрастой голове.

— Хочешь, Васо, я сбегаю за отцом?

— Не надо, дорогой. Не надо, я сам должен побывать на нихасе.

— Нельзя тебе туда, сынок, — прижала руки к груди Мела. — Увидят злые люди — не миновать беды.

— Я должен, гыцци. Должен.

— И я с тобой, — подхватился было Ахсар.

— Нет, дорогой. Разве можем мы гыцци одну в доме оставить? Подумай сам.

— Ну ладно, — нехотя согласился мальчишка.

3

Васо же спешил к Каруму. Кого еще в ауле он мог попросить, чтоб при случае дал знать, если над саклей его стариков сгустится туча? Только Карум, с которым вместе росли, с которым, обдирая локти и колени, облазили все окрестные скалы. Прижимаясь к дувалам, прячась в тень, пробрался к сакле друга. Украдкой оглядел немноголюдный нихас.

По праздникам земляки собирались в другом конце аула — там была просторнее и светлее площадка, — а в будни, как сегодня, собрались здесь, на небольшом каменистом пятачке. Хорошее место. В жару под скальным навесом всегда тенек, всегда веет прохладой, а в ненастье он, как козырьком, прикрывает от дождя.

Убедившись, что на нихасе все свои, но Карума там нет, Васо безбоязненно распахнул дверь сакли друга. Старый товарищ заряжал шомполку.

— Бог в помощь, Карум!

— Васо! Ты?

— Я, Карум. Кто же еще?

— Теперь такое время, что недолго и твоего крестника в дверях увидеть.

— Кого это?

— Или не ты избил князя Амилахвари?

— Ты уже знаешь?

— Сам не рассказал, так сорока на хвосте принесла.

— Не сердись, Карум, — тронул друга за плечо Васо. — Не мог я раньше показаться здесь. Еще с отцом не говорил — к тебе пришел…

— Ладно, — примирительно махнул рукой Карум. — Я уже решил в горы идти. Будто на охоту.

— Спасибо, дружище.

— За что? Может, они и сегодня в засаде. Как узнаешь?

— Это верно. Когда я был один, ничто меня не тревожило. Ну, пропаду — туда и дорога. А теперь…

— А теперь?

— Теперь у меня отряд.

— Так ты уже командир?

— Какой из меня командир — дороги впереди не вижу. Что людям завтра скажу, не знаю. Одним днем живу.

— Зря тоску нагоняешь. Да на твои плечи не только скалу — гору можно взвалить.

— С горой проще, Карум. А тут люди…

От нихаса донесся шум голосов. Не иначе что-то встревожило земляков. Не сговариваясь, друзья приникли к окошку сакли. Все ясно: к нихасу приближался аульный толстосум Батако Габараев с двумя работниками. Чуть за тридцать Батако, а кажется — все сорок. Батако вырядился, как на праздник. Коричневую черкеску туго затянул черный пояс с серебряными язычками, голову украшала бухарская каракулевая шапка. По задникам новых сапог била сабля в богато украшенных ножнах.

— Как еще не догадался этот петух шпоры нацепить? — усмехнулся Карум.

— Не иначе опять какую-нибудь пакость хочет аульчанам сообщить — поднял брови Васо. — Надо его послушать.

— А-а, за него давно его деньги говорят, — скривил губу Карум. — Разве ты не знаешь?

— Знать-то знаю, — возразил Васо, — да лучше ничего не пропускать мимо ушей. Пристав-то не у нас с тобой на постое, а у Батако. А этот индюк по дурости своей может и сболтнуть…

— Это точно, — согласился Карум.

Друзья вышли из сакли и направились к нихасу.

Позади Батако, как телохранители, шагали Дзыбйн и Цыцыл. Оба в лохмотьях, каких и специально поискать — не сразу отыщешь. Дзыбын — в овечьей шапке, шерсть которой когда-то была белой, а теперь почернела, свалялась, торчала во все стороны клочьями. Цыцыл — в собачьем треухе, сопревшем и вытертом местами до лоснящейся от грязи кожи. Оба в вязаных-перевязаных когодзи [8], в чулках, штопанных шерстью разных цветов, в коротких рваных бешметах, из-под которых видны штаны в заплатах. Заплат столько, что разобрать, какого цвета сукно пошло когда-то на эти штаны, уже невозможно.

Сколько раз видел эту троицу Васо, пора бы привыкнуть, но губы сами собой растягивались в улыбке. До чего же забавное зрелище!

Толстый, присадистый Батако в сопровождении двух нескладных, костистых верзил казался еще круглее. Дзыбын всего на год-другой старше Васо, но в своем затрапезном виде, не брившийся, наверное, с той поры, когда над верхней губой стали пробиваться усы, казался едва ли не ровесником Цыпылу. А ведь Цыпыл успел набатрачиться на покойного отца Батако.